13 
Она снова помотала головой.
– Не бойся, я ничего не замышляю, – сказал он по-английски. – Честно, голову даю на отсечение. – И он шутливо приложил бутылку пива к левой стороне груди.
Она улыбнулась и прошмыгнула мимо него.
Он смотрел, как ее маленькая фигурка медленно, но решительно удаляется по коридору к разрушенной лестнице.
Вот так оно все и началось: мертвых, победителей и побежденных, уносили, кирпичная пыль оседала на их смеженные веки, а ее хрупкое тело и худенькое личико заставили Моску вдруг ощутить к ней жалость и непонятную нежность. Вечером в его комнате они слушали маленький радиоприемничек, пили мятный ликер, и всякий раз, когда она порывалась уйти, он под разными предлогами ее задерживал, пока наконец не начался комендантский час и ей волей-неволей пришлось остаться. За весь вечер она не позволила ему ни разу себя поцеловать.
Разделась она под одеялом, а он выкурил последнюю сигарету, допил последнюю рюмку ликера и лег рядом с ней. Она повернулась к нему и обняла порывисто и страстно, так что он удивился и обрадовался. Спустя много месяцев она призналась ему, что тогда не была с мужчиной уже почти год, а он засмеялся, и она пробормотала с горестной улыбкой:
– Если об этом говорит мужчина, все его жалеют, а если женщина – смеются.
Но он это понял в первую же ночь – это и еще кое-что. Что она боялась его, врага, но тихая музыка из радиоприемника, согревающий ликер, успокоительные сигареты и бутерброды с мясом, которые он купил в армейском магазине, о чем она уже давным-давно забыла, и ее восторг при виде этих сокровищ подстегнул сексуальное желание, к тому же они оба играли в эту игру – тянули и тянули время, зная, что в конце концов ей будет поздно уходить. Он понял это как-то интуитивно, но, даже осознав вполне, почему она у него осталась, не был разочарован, наверное, потому, что они очень подошли друг другу в физическом смысле, и эта ночь обернулась долгим мраком чувственных наслаждений, и в серой предутренней мгле, как раз перед рассветом, когда она еще спала, Моска закурил и вдруг подумал: «Я не расстанусь с ней» – и вспомнил с жалостью, нежностью и даже стыдом о том, как мучил это хрупкое тело, которое неожиданно обнаружило спрятанную в нем упругую силу.
Гелла проснулась поздно. Она испугалась, не сразу сообразив, где она находится, и потом устыдилась того, что сдалась столь легко, столь банально и кому – врагу! Но, сплетя свои ноги с его ногами на узкой постели, она ощутила, как все ее тело наполнилось теплой истомой. Она приподнялась на локте, чтобы взглянуть Моске в лицо, и поняла, еще более устыдившись, что даже не запомнила его внешность и почти уже забыла, какой у него взгляд, какие волосы, нос и губы.
У врага были тонкие, почти суровые губы, лицо узкое и сильное, даже во сне напряженное. Он спал неспокойно, как-то подобравшись всем телом, едва умещаясь на узкой кровати, но спал тихо, почти не дыша, так что она даже подумала, уж не притворяется ли он спящим, не наблюдает ли за ней.
Гелла осторожно и бесшумно встала с кровати и оделась. Она почувствовала голод и, увидев на столе пачку сигарет, вытащила одну и закурила.
Сигарета была приятная. С улицы не доносилось шума. Она выглянула в окно и поняла, что еще очень рано. Она хотела уйти отсюда, но надеялась, что у него найдется что-нибудь поесть и он ей предложит. Если когда-нибудь проснется. Она подумала со стыдом и удовольствием, что заслужила этот завтрак.
Она бросила взгляд на кровать и с удивлением увидела, что глаза американца открыты и он молча наблюдает за ней. Она выпрямилась, почувствовав прилив неуместной робости, и протянула ему руку, чтобы попрощаться. Он засмеялся, схватил ее руку и притянул девушку к себе. И сказал шутливо по-английски:
– Ну, для этого мы слишком близкие друзья.
Она не поняла, но догадалась, что он над ней смеется, рассердилась и сказала по-немецки:
– Мне надо идти.
Но он не выпускал ее.
– Сигарету, – попросил он.
Она прикурила для него сигарету. Он сел в постели и стал курить. Одеяло сползло с его тела, и она увидела длинный белый изломанный шрам, тянущийся от паха до соска. Она спросила по-немецки:
– Война?
Он засмеялся, показал на нее пальцем и сказал:
– Ты.
Гелле показалось, что он обвиняет лично ее, и отвела взгляд, чтобы не видеть шрама.
Он решил воспользоваться своим ужасным немецким.
– Ты голодна?
13 
