26 
Войдя в комнату, Эмили увидела, что мистер Макбейн действительно приготовил ей ванну. Большой чан стоял возле жарко пылающего камина, там и сям были расставлены зажженные свечи.
Сбросив платье, Эмили со вздохом погрузилась в воду, над которой поднимался пар.
Скоро ничего этого не будет. Как бы ей хотелось остаться! Вот почему она медлила с решением. Но сегодня, орудуя кистью в столовой, Эмили пришла к заключению — хотя перспектива вовсе ее не радовала, — что тянуть с отъездом больше нельзя.
Выбросив неприятные мысли из головы, она принялась сосредоточенно оттирать с кожи пятна краски, потом вымыла волосы, выбралась из ванны, вытерлась и надела ночную сорочку и пеньюар, которые нашла на кресле возле камина. Наконец села поближе к огню, чтобы высушить волосы. Длинные золотистые пряди почти высохли, когда дверь внезапно распахнулась и в комнату ворвался Киран.
Напуганная его внезапным появлением, Эмили медленно встала и взглянула на него с тревогой. Он не заходил в ее комнату с той самой ночи, как она заснула в библиотеке. Сейчас ему явно не нравилось здесь находиться. Хмурая гримаса придавала ему почти свирепый вид.
— Вам придется это прекратить, — резко заявил он, подлетая к ней.
Эмили недоуменно вскинула брови:
— Что прекратить?
— Все. Нельзя вот так просто появиться в один прекрасный день, чтобы чистить, красить и переворачивать мою жизнь с ног на голову.
Вид у него был скорее страдальческий, чем разгневанный, и Эмили немного успокоилась.
— Почему? — мягко спросила она. — Потому что вам кажется, что вы этого не заслуживаете?
Как будто она дала ему пощечину! Он презрительно вскинул голову и заговорил сквозь зубы:
— Я этого действительно не заслуживаю. Я чудовище. Зверь. Я…
Эмили скептически хмыкнула, и Киран замолчал, не сводя с нее недоумевающего взгляда. Воспользовавшись его молчанием, она сказала:
— Киран, вы не зверь. Я прожила здесь больше недели, и со мной не случилось ничего плохого.
— Я чуть не укусил вас, — мрачно напомнил он ей.
— Да, — согласилась Эмили. — Но не укусили же! И не пьете кровь тех, кто на вас работает. А те, на кого вы охотились, не испытывали мучительных последствий, а ведь могли бы.
— Вы не понимаете.
— Нет, понимаю, — заверила его Эмили. — Отлично понимаю. Чудовищам нет дела до пропавших детей.
Некоторое время Киран молча смотрел на Эмили, а потом сказал:
— Вы уедете, слуги разбегутся, а я останусь, чтобы смотреть, как мой дом снова приходит в упадок и уныние. Было бы проще, если бы вы оставили замок таким, каким он был. Зря вы подали мне напрасную надежду, иллюзию жизни…
— О, Киран, — тихо сказала Эмили.
Его слова по-новому открыли ей печаль существования Кирана Макея. Она коснулась ладонью его щеки.
Некоторое время они стояли замерев, и Эмили видела, какая борьба происходит в его душе. В этой борьбе с самим собой Кирану не суждено было победить. Он прижал ее ладонь к губам, коснулся нежным поцелуем. Не успела она отметить в уме, каким нежным он был, как Киран сжал ее в объятиях. Эмили не думала сопротивляться. Она подняла к нему лицо, ища поцелуя. Киран… Спокойный и суровый, прекрасный и влекущий, исполненный трагедии и страсти.
Она открылась ему навстречу, как бутон цветка. Ее губы раскрылись, как лепестки цветка, чтобы он мог выпить ее нектар. И Киран сделал глубокий глоток. Его руки блуждали по телу Эмили, прикрытому мягким тонким пеньюаром. Их тела сплелись, но вскоре этого оказалось недостаточно, и Киран знал, что должен получить гораздо больше. Вот как раз этого он и боялся, потому-то старался избегать ее общества всю прошлую неделю. И чего он добился? Самообладание, которое он столь старательно взращивал, покинуло его в ту самую минуту, как Эмили вошла в его жизнь. А после тех двух встреч он стремился к ней каждый вечер, целыми часами только и делал, что любовался игрой огненных отблесков в ее золотистых волосах да движением губ, когда она говорила. Однако он еще мог держать себя в руках. Не позволял себе поцеловать или просто дотронуться до Эмили, держа ее на расстоянии как можно большем. Теперь же его исстрадавшиеся руки желали ощутить куда больше, чем ткань пеньюара. Развязав пояс, он бросил его на пол. Ладони скользнули под пеньюар, стали гладить теплый живот Эмили. Руки снова наткнулись на ткань, но это была всего-навсего тончайшая ночная сорочка, почти прозрачная, едва скрывающая наготу.
26 
