15 
Руки, двигаясь как будто независимо от ее воли, погладили длинную шею, спустились на грудь и замерли. Словно бы она стояла вне своего тела, снаружи, и смотрела на незнакомку в зеркале, видела, как напряглись у этой женщины темно-розовые соски, когда тонкие пальцы коснулись их. Но не другая женщина, а она сама ощутила, как что-то пробуждается в ней. Интересно, каково это – почувствовать на своем теле руки мужчины. Руки Джекоба, касающиеся ее.
Как во сне, ее руки скользнули по слегка выступающему животу, по округлостям зада и перешли к внутренней мягкой плоти бедер. Она уже вся дрожала, как в лихорадке, представляя себе большие, темные от загара руки Джейка на своей бледной коже. Понравится ли ему бархатистость ее мягкой теплой кожи? Получит ли он удовольствие, прикасаясь к ней? Будет ли ему…
И тут Тори опомнилась. Что это с ней? О чем она думает? Как позволила таким мыслям прийти к ней в голову? Руки ее прижались к щекам, огорченно запылавшим от стыда за свое поведение. Стыд затопил ее отвращением к себе.
В порыве негодования она заставила себя снова поглядеть в зеркало, стараясь более реалистично увидеть все недостатки и пытаясь удостовериться, что ни один мужчина, и особенно Джекоб, не найдет ничего приятного в ее внешности и что это ее ничуть не огорчает.
– Наверное, вот отчего в монастыре не было зеркал, – сурово пробормотала Тори, – чтобы мы не сталкивались лицом к лицу со своим уродством и недостатками. Мы не будем знать, какими бледными и худыми мы стали, а значит, нас это не станет волновать. И вуали должны, наверное, спрятать от других эти ужасные стрижки, чтобы мы не пугались друг друга, встречаясь в коридорах монастыря или случайно замечая безобразное свое отражение в блестящем донышке кастрюли.
– Ты совсем не безобразна, малышка. Звучный знакомый голос, казалось, отразился от стен комнаты, и Тори, круто обернувшись, увидела в дверях своего сводного брата. Испуганно вскрикнув от унижения, она схватила ночную рубашку, загородилась ею, пряча свое тело от его горящих золотых глаз. Джекоб толчком закрыл за собой дверь, и комната вдруг съежилась от его присутствия, стала мала для них двоих.
– У тебя красивое тело, Тори, а прелести лица могут позавидовать ангелы.
Снова обретя дар речи, Тори ахнула:
– Джекоб! Сколько времени ты здесь стоишь? Его жаркий взгляд пробежал по всему ее телу, и лишь после этого он ответил, лениво растягивая слова:
– Достаточно долго.
– Что… чего ты хочешь? – заикаясь, проговорила она, совершенно растерянная от его оценивающего взгляда и ласкающих интонаций голоса.
– Тебя, – прямо ответил он. – Я хочу тебя, Тори, но не раньше, чем ты тоже меня захочешь. И так же сильно.
– Что ты говоришь, Джекоб, не смей, – ахнула она. Ее начала бить дрожь, пальцы тряслись так сильно, что она едва могла удержать рубашку, которой загораживала свое трепещущее тело от его взгляда. – Пожалуйста! Это грех! Ты об этом не должен даже думать!
Темная бровь поднялась, и он мягко ответил:
– Ангел, почему же не должен? Ты же думала. Я смотрел, как ты касалась себя, думая при этом обо мне. Ты думала о том, что почувствуешь, когда мои руки тронут твое тело.
– Нет! – вскрикнула она. – Нет!
– Да, моя маленькая лгунья. На твоем лице было выражение женщины, мечтающей о прикосновении возлюбленного.
– Ты ошибаешься! Как могу я так думать о тебе? Ты же мой брат, Джекоб! Даже случайная такая мысль – страшный грех.
– Но я не брат тебе, Тори. Так что в этом нет ничего плохого. Между нами нет кровного родства. Нет беды и греха в том, что ты меня хочешь или что я хочу тебя. Нас за это молния не поразит насмерть. И души наши не будут приговорены к адским мукам из-за того, что нас влечет друг к другу.
– Но ты же мой брат, – неуверенно проговорила она. – Я всегда думала о тебе как о своем брате! И всегда буду думать только так.
Он медленно покачал головой.
– Напрасно, любовь моя. Отрицай, сколько хочешь, но мы оба знаем, что это не так, и чем скорее ты признаешь это, тем счастливее будешь. Не ешь себя поедом, дорогая, по поводу такого доброго и естественного чувства, как желание мужчины, особенно если этот мужчина – я. Неожиданно он ухмыльнулся:
– И ради всего святого, не приписывай себе воображаемых грехов. Ты и так за последние пять минут наврала столько, что мать-настоятельница переломала бы себе все руки.
Закрыв глаза, она взмолилась:
– Джекоб, пожалуйста! Ты не прав. Сжалься надо мной. Это безумие, я не хочу это обсуждать дальше. Просто оставь меня в покое.
15 
