7 
Ласара Дэвис обладала умом, скверным характером и нежным нутром. Она считала себя ярко выраженным Тельцом и слепо верила в предначертания звезд. Однако ее мечта зарабатывать на жизнь в качестве астролога миллионеров не исполнилась.
Все наоборот: она поддерживала дом случайными заработками, иногда довольно значительными, приготовляя ужины богатым дамам, которые потом бахвалились перед своими гостями возбуждающими антильскими кушаньями, якобы состряпанными собственноручно ими. Омеро был церемонно робок и не способен на большее, чем делал, однако Ласара не мыслила себе жизни без него, ибо в полной мере ценила невинность его сердца и калибр его ствола. Жили они ладно, хотя жизнь с годами становилась все жестче, а дети подрастали. К тому времени, когда появился президент, они уже начали пощипывать свои сбережения за пять лет. Так что, когда Омеро Гей обнаружил его в клинике среди больных-инкогнито, мечты их разгулялись.
Они не знали точно, что собираются у него попросить и по какому праву. Сначала решили продать ему погребение целиком, включая бальзамирование и отправку тела на родину. Но постепенно поняли, что смерть его не так близка, как показалось вначале. В день званого обеда их обуревали сомнения.
По правде говоря, Омеро не был руководителем университетских бригад, ничего похожего, и участвовал в предвыборной кампании всего один раз, когда была сделана эта фотография, которую они нашли чудом среди старых бумаг в шкафу. Но чувства его были горячими и искренними. Ему действительно пришлось бежать из страны после участия в уличном сопротивлении военному перевороту, хотя причиной столь долгого проживания в Женеве была всего-навсего слабость духа. Ложью больше, ложью меньше — какая разница, это не помеха, чтобы заслужить благосклонность президента.
Первый сюрприз для обоих: знаменитый изгнанник жил в отеле четвертого разряда в унылом квартале Гротт, среди азиатских иммигрантов и ночных бабочек, и питался в дешевых харчевнях, в то время как Женева изобиловала достойными резиденциями для политиков, попавших в немилость. Омеро видел своими глазами, как он изо дня в день делал то же самое, что делал в день, когда они познакомились. Омеро следил за ним и порою неосторожно сокращал дистанцию, сопровождая его в ночных прогулках по старому городу меж угрюмых, увитых желтыми колокольчиками стен. Он видел, как тот часами стоял, погруженный в мысли, перед памятником Кальвину. Он поднимался следом за ним, шаг в шаг, по каменной лестнице, задыхаясь от жаркого аромата жасмина, чтобы созерцать медленный летний закат с холма Бур-ле-Фур. Однажды вечером он видел, как тот, без пальто и зонтика, под первым осенним дождем стоял в студенческой очереди на концерт Рубинштейна. «Не могу понять, как он не схватил воспаление легких», — сказал Омеро жене. А накануне, в субботу, когда погода уже начала меняться, он видел, как тот покупал себе осеннее пальто с воротником из искусственной норки, но не в ярко освещенном магазине на Рю-де-Рон, где всегда покупали изгнанные эмиры, а на блошином рынке.
— Ну значит, нечего и думать! — воскликнула Ласара, когда Омеро рассказал ей об этом. — Говенный скряга, да он позволит похоронить себя за казенный счет в общей могиле. Никогда мы ничего из него не вытянем.
— А может, он на самом деле бедный! — сказал Омеро. — Сколько лет не у дел!
— Я тебе так скажу: не всякий рожденный под знаком Рыб умеет так выходить сухим из воды, — сказала Ласара. — Все знают, что он прикарманил казенное золото и что он — самый богатый беженец с Мартиники.
Омеро, бывший на десять лет старше жены, вырос под впечатлением того факта, что президент учился в Женеве, одновременно работая на стройке простым рабочим. Ласара же, напротив, выросла в обстановке сенсационных разоблачений враждебной президенту прессы, которые еще и преувеличивались в доме его врагов, где она с детских лет служила нянькой. А потому в день, когда Омеро пришел домой, задыхаясь от ликования: он обедал с президентом, — для нее главное заключалось в том, что президент пригласил Омеро в дорогой ресторан. Ей не понравилось, что Омеро не попросил у президента ничего из того, о чем они мечтали, — ни стипендий для детей, ни лучшего места в больнице для себя. И подумалось, что ее подозрения верны: он согласится, чтобы его труп выкинули на растерзание стервятникам, лишь бы не тратить свои франки на достойное погребение останков и славное возвращение их на родину. Но чашу переполнило сообщение, которое Омеро приберег напоследок: он пригласил президента в четверг к ним домой — отведать риса с креветками.
7 
