Особенно,... 
58 
Другие гридни приняли Добрю мирно, ни единого злого взгляда. В друзья не набивались, но в приятели просились, а юнец и не отказывал. Вместе куда веселее, чем одному.
Несколько раз Добря вместе с Живачом присматривал за поединками отроков… Нет, Добродей не мстил, просто объяснял, что к чему. Живач почти не вмешивался, но хохотал громко, после другим рассказывал, мол, настоящий воевода растет!
Но самым любимым занятием стали конные объезды. Глядеть на Киев из седла гораздо приятнее, чем с высоты собственного роста. Да и горожане встречают и провожают с почтением, некоторые и вовсе кланяются. Добродей ловил восхищенные взгляды мальчишек и парней, всячески сдерживался от улыбок.
«Эх, – рассуждал он, – увидели бы меня рюриковские! Вот бы визгов было!»
Впрочем, здешние тоже не молчали…
Визжали, конечно, девицы. Одна так и вовсе повадилась… цветочки под копыта лошади бросать. Глупая. Добродей даже опасаться начал – как бы чего не вышло. И едва мелькало на улице синее платье и длинная коса с синей же лентой, старался оказаться поближе к другим. Но девица была настырная…
«Тьфу на тебя! К мамке иди!» – возмущался Добря мысленно и как можно выше задирал нос.
Глупая девица никогда не поймет, что настоящий воин за юбками не бегает, настоящих воинов другим берут… Соболиными бровями, например…
Но кое-что всерьез омрачало жизнь Добродея. Впрочем, это волновало всех служителей Осколода. Хазары.
Хазарские купцы распоясались, а вслед за ними обнаглели и остальные. Все чаще дружинникам приходилось разнимать драки хазаров да булгар, ставить чернявых на место. Те вроде как соглашались, дескать, полностью подчиняются княжеской власти, но, едва дружинный дозор скрывался из вида, вновь принимались за старое. Народ полянский роптал, Дира пыталась усмирять, только власть княгини ни в какое сравнение с властью князя не идет…
Осколода ждали к зиме. Едва на деревьях появились золотые листочки, княгиня начала высылать конные дозоры. Добродей тоже ездил высматривать Осколода. Привставая в стременах, искренне мечтал первым разглядеть паруса. Да, поминая, как шли с Лодочником супротив Ловати, знал, трудно воям с Днепром сладить. От порогов точно пехом двинутся.
Когда деревья оголились, а земля разжирела от обильных дождей, в общий дом пришло смятение. Дире уже не приходилось высылать отряд навстречу князю – сами ехали, без приказа. И когда черноту почвы укрыл тонкий снежный покров – тоже…
– Сегодня ты пойдешь, Добря, – хмуро бросил старший дружинник. Он пристально вглядывался в горизонт, моросящий дождик серебрил и без того седые волосы.
Добродей не понял, чего хотят, но охотно кивнул. Тут же чихнул – сырость и холод не прошли даром. Лошадка под Добрей дрожала, недовольно прядала ушами.
– Поворачивай! – приказал старший и пустил коня рысью.
Из-под копыт летели комья земли вперемежку с мокрым снегом, сверху падали острые иголочки дождя. Добря, наконец, понял, о чем говорил старший, едва не поперхнулся вздохом. По спине пробежал мороз, на лбу выступил холодный пот, глаза чуть не лопнули. Хотел было догнать дружинника, отказаться, но побоялся.
На княжеском дворе – унылая осень. Тут нет снега, сплошное черное месиво. Оконца княжеского терема глядят с грустью. Челядь ходит неспешно, как гуси на выпасе, глядит с опаской. Добродей почувствовал, как сжимается сердце, как душу обволакивает ледяная корочка.
– Еще скажи, больше высматривать не поедем. Без толку, – пробасил старший.
– Но почему я? – нерешительно начал Добря.
– Ты молод, – хмыкнул дружинник. – Глядишь, тебя княгиня ничем тяжелым не огреет. Женщина все-таки. А женщины детей любят…
Возразить нечего. Разве что заявить, не ребенок он. Но Добря однажды уже пытался доказать седобородым, дескать, взрослый. Позорно получилось, даже слишком. И хоть воины потешались без злобы, второго раза не выдержит.
Добродей шагнул на крыльцо, остановился в замешательстве и все-таки вошел внутрь. Тут же встретил стража. Глядя в его широкую спину, протопал по лестнице и оказался у массивной двери. Он не успел вздохнуть, а дверь уже распахнулась, взору представилась спальня княгини. Страж легонько толкнул в спину, пришлось подчиниться.
Дира сидела у окна. Руки сложены на коленях, чинно, как и подобает княгине. Взгляд устремлен вдаль. Лицо печально, румянца и в помине нет. Добря смотрел и не знал, повернется ли язык сказать что должно.
58 
