Последние отзывы

  8  

– Так и здесь, – продолжал он. – Мать Вадима – первая дочь Гостомысла, а мать Рюрика, Умила, – какая? В ком Гостомысловой крови больше? В ком она сильнее? То-то же… А при Гостомысле как жили?

– Жили, – буркнул кто-то.

Вяч неодобрительно фыркнул, но ничего не ответил.

– Закон есть закон, – понуро проронил детина с перебитым носом. – Вяч правильно говорит. Рюрик хорош, добр, но… не по правде он на княжеском престоле сидит. А от народа, который не чтит правду, то бишь закон Стрибожий, боги отворачиваются.

И вновь молчанье стало зловещим, только лавки едва слышно поскрипывают. Думают мужики, многозначительно чешут макушки и бороды.

– Так ведь Гостомысл сам решил, что править надлежит потомкам Умилы, – проговорил тот, что сидел напротив Вяча. – А Гостомысл хоть и слаб был в старости, а все равно князь. А у князя-то ума поболе, чем у нас, ему виднее было, что к чему.

– Не сам он решил, – ответил самый старший, – я те времена хорошо помню. Гостомыслу сон был, дескать, из чрева Умилы произрастает древо, великое и плодовитое, и от плодов этих весь словенский народ насыщается. А уж волхвы истолковали, что нужно сынов Умилы на княженье звать.

– Ну, так! – воскликнул спорщик. – Волхвы-то тоже поумнее нас будут! На то они и волхвы!

Губы старшего растянулись в недоброй улыбке, глаза блеснули льдом:

– Ага. А знаешь, кто из волхвов больше всех вопил тогда? Суховей! Помнишь такого?

Спорщик нахмурился, помотал головой, а старший продолжил:

– Премерзкий человек был, гнус самый натуральный. В пору, когда он Перуну дары приносил, ну тогда еще сам Перунов жрец мухоморами какими-то отравился и с весны до осени хворал, так вот в ту пору такая засуха случилась, такой мор…

– Помню, – кивнул Вяч. – Жуткое время было. Мы даже хотели в Словенск идти, разыскать этого волхва и научить уму-разуму.

После этих слов мужики задумались еще крепче. Добря ловил каждый вздох, каждый взгляд, забывшись, едва не выскочил из-под одеяла. Отец протянул устало:

– Вот беда-то…

Ему ответили не менее печальным голосом:

– А че беда? Княжит Рюрик и княжит. Народ не обижает…

– Сейчас не обижает, а что после будет? Особливо если мурмане еще понаедут.

– Да ничего, – буркнул спорщик. – Не мужицкое это занятие – о делах княжества рассуждать. Сами разберутся, без нас.

– Это как же без нас? – ахнул кто-то. – А сход народный на что?

Вяч кивнул, его ладони сжались в кулаки, мышцы под потрепанной тканью рубахи вздулись.

– Вот так всегда. Рассуждаем, потрясаем кулаками, грозимся, а как только до дела доходит – в кусты. А после на власть пеняем, дескать, и головы дырявые, и руки не чисты.

Мужики загудели: одни кивали, другие роптали, спорили. Сумерки за окном превратились в непроглядную темень, огонек в углу стал ярче – так всегда бывает, когда догорает лучина. Вяч поднялся, выпрямился. Следом за ним повставали и остальные. Покидали избу по трое, молчаливые и угрюмые.

Целую неделю отец и на шаг от себя не отпускал, и порол каждый день. Все учил, приговаривал. Добря не перечил, терпел, стиснув зубы. Другие плотники посмеивались над мальчишкой и тоже поучали. Солнце, наконец, утихомирилось, все чаще стал набегать прохладный ветерок. И пунцовые тучи все чаще изливали на луга и леса живительную влагу.

Добря безропотно строгал доски, очищал от коры бревна. За неделю закончили строить дом для одного из подручных князя, начали мостить новую площадь. Старая ведь крошечной была, без отмостки, едва с неба упадет хоть одна капля, превращается в жирное месиво. А новую – поднимут так, что никакая грязь не страшна.

Горожане снуют, радуются. Изредка то один, то другой подходит к отцу, что-то спрашивает. Тот отвечает важно, свысока. А те вроде как пригибают головы, слушают с разинутыми ртами.

«А может, плотничать – не так уж и плохо?» – подумалось однажды Добре.

Но едва увидел конников в блестящих доспехах – сразу передумал. Вяч заметил мечтательный взгляд сына, сказал:

– Хозяйка Судеб никогда не назначит воином того, кто рожден простым человеком. Даже если бражки перепьет – все одно не назначит. Зато плотник – человек свободный, сам себе господин. И работа не переведется, людям-то крыша над головой нужна, кто бы ни княжил.

Добря кивал, лепетал в ответ что-то согласительное, но, едва выдавалась свободная минутка, мечтал о княжьем дворе. О том, как сожмет в ладони обмотанную кожами рукоять верного меча, набросит на плечи плащ и, гордо вскинув подбородок, впрыгнет в седло. И пока гривастый будет медленно вышагивать к городским воротам, вслед за ним помчатся мальчишки, выкрикивая славления.

  8