Последние отзывы

  13  

Так и было сделано, но пьяная драка все равно произошла — без всякого участия Кабановича.

Единение сердец отмечали в ресторане «Молодежный», том, где по стенкам барельефы из обнаженных людей. На столах можно было увидеть все имевшиеся в перестроечной реальности деликатесы, присутствовала даже красная икра, с которой мы не виделись с детства, — и гости возмущались богатством угощения, ведь страна в то время плотно сидела на талонах. Лично мне до икры не было никакого дела, зато исключительно хотелось надраться. Первые тосты мне вздумалось запивать водкой, последние — шампанским, хотя с неменьшим успехом я могла бы принять яду, и, наверное, так было бы лучше для всех.

Начало свадебных игрищ я худо-бедно помню, но потом все прорывается наружу отдельными, яркими вспышками. Злое Сашенькино лицо, треугольником торчащее из-под белой шляпы. Вежливый утомленный Лапочкин. Чужие потные руки и мой негромкий голос, плывущий со сцены, — я согнала приглашенного солиста и, усевшись за «Roland», исполнила совершенно неподходящую случаю песню "Извела меня кручина, подколодная змея"… Гости освистали меня нещадно, поспешив вернуть солисту микрофон и уверенность в себе. По лицам били пятна цветомузыки, динамики грохотали популярными песнями из трех аккордов, женщины в люрексе плясали с потертыми мужчинами, а я мучительно гадала, кем они приходятся Алеше и Сашеньке. Полноценно молодых людей на свадьбе было мало, вот мне и пришло в голову закрыть собой эту пробоину, выразив сложные чувства в бескомпромиссном, страстном танце.

К счастью, я была очень пьяна, а потому запомнила не все подробности танца. Помню, как раскручивала вокруг себя пиджачок, помню восхищенные пальцы на плечах и желание отодрать от себя эти пальцы, а все, что было потом, затянуто плотной пеленой пьянства.

В те дни я вообще очень много пила и впервые в жизни начала чувствовать собственную печень — она мертво лежала в правом боку, казалась мне иззубренной и серебристо-светлой, будто кусок слюды. Кажется, я отключилась еще в машине — а поутру очнулась дома, в условиях беспощадного похмелья. Рядом негодовал телефон.

"Ты испортила мне свадьбу. — Сашенька говорила прокисшим голосом. — Ты клеила эротическим танцем делового партнера Алексея, на которого он очень рассчитывал. Теперь уже не рассчитывает: Алексею пришлось с ним подраться иначе партнер оттрахал бы тебя в мужском туалете. Он уже почти успел это сделать — ты не сопротивлялась, висела, как лапша".

"Господи!"

"При чем тут Господь? — возмутилась Сашенька. — Уясни, Глаша, я не хочу тебя больше видеть!"

Невидимая сестра швырнула невидимую телефонную трубку в квартире-невидимке, где я была всего лишь однажды и где предстояло жить замужней Сашеньке — среди встроенной мебели, под картинами современных художников. Лапочкин любил живопись и скупал полотна оптом: художники любили Лапочкина и делали ему выгодные скидки.

У нас дома была всего одна картина, и та очень плохая — слабенькая копия Рериха, в сине-голубых тонах. Когда приходил Лапочкин, мама прятала Рериха в кладовку — стеснялась! От Кабановича она ничего не прятала, даже выстиранное белье сохло посреди комнаты, похожее на занавес: возлюбленный часто путался в цветастых влажных пододеяльниках.

По счастью, дома нынче не было ни мамы, ни белья: ничто не сохло над головой, никто не ужасался моему жалкому виду — засохшие останки вчерашнего макияжа сделали из лица венецианскую маску, а в волосах намертво запутались ошметки переваренной пищи — значит, меня рвало, не исключено, что в том самом туалете.

Мне захотелось прижаться к кому-нибудь теплому, большому и спокойному: такими бывают древесные стволы, нагретые летним солнцем. Но солнца не было, дождь хлестал по стеклам остервенело, как по щекам, и я позвонила Кабановичам.

Чтобы прижаться, исключительно.

Трубку взяла Эмма, сказала, что Кабанович спит после дежурства, но я обязана приехать, дабы в красках и лицах живописать вчерашнюю свадьбу. Кстати, поинтересовалась Эмма, почему я не пошла на второй день? Или его попросту не было?

Не было, соврала я, наконец догадавшись, куда исчезла мама. Конечно же, второй день! Лиловое платье для невесты, слегка помятые после вчерашнего заплыва гости, от причесок пахнет табаком, штопор дрожит в руках официанта… Меня обошли приглашением, от греха, как говорила бабушка, подальше.

На улице, под гнущимся на ветру зонтом, я мстительно рисовала в воображении свою собственную свадьбу — вне ритуалов, без тошнотворного юмора тамады и лицемерного счастья женщин в люрексе.

  13