Последние отзывы

  26  

Однажды мне приходилось обращаться за помощью к его маме: Марина Петровна была главным редактором газеты "Николаевский вестник" и курсе на третьем устроила мне летнюю практику в «Вечерке», с которой дружила «коллективами». Теперь, после смерти, звонить ей было и совестно, и страшно, но все же я решилась. От смущения в начале разговора я говорила странно, почти лаяла, но Марина Петровна обрадовалась. Наверное, она сумела простить историю с портретом и могилой, иначе не стала бы говорить: "Приходи прямо сегодня, Глаша. Пропуск я закажу".

Тогда все газеты Николаевска трудились в одном здании, довлеющим над однородным городским пейзажем. Это был новострой: унылое многоглазое здание, архитектор которого явно имел личные счеты с нашим городом. Кабинет Марины Петровны выходил окнами к моргу областной больницы, и это было несправедливо по отношению к ней.

Конечно, она заплакала, лишь только я появилась в дверном проеме. Она довольно долго плакала и даже пыталась неловко обнять меня: обняла, но сразу оттолкнула, ведь я была всего лишь одноклассницей ее сына. Потом в кабинет зашел мужчина с угодливым лицом, и Марина Петровна стала другая.

"Василий, знакомься, Глаша. Хорошая девочка, у нее журфак. Училась вместе с моим сыном, поищи для нее место". На меня Василий смотрел не так угодливо, но пригласил в кабинет "буквально через парочку минут".

Это был кабинет заместителя главного редактора. Василий сидел там в одиночестве, распяв пиджак на спинке стула. "Могу предложить отдел информации — других вакансий все равно нет. Девушки обычно хотят в культуру, но там полный комплект".

"Мне все равно, о чем писать".

Василий подравнивал стопку бумаг на столе, пытаясь придать ей идеально прямоугольную форму. Ему было скучно в этом кабинете, да ему и вообще было скучно. Преодолевая наплывы отвращения, Василий объяснял мне, как писать заявление о приеме на работу, и потом уже повел знакомиться с непосредственным начальником.

Точнее, начальницей, потому что звали ее Вера Афанасьева.

Василий церемонно поцарапался в приоткрытую дверь и почти одновременно с этим втолкнул меня в кабинет. Вера сидела спиной к окну и судорожно писала что-то на листе бумаги. Мы пришлись явно не ко времени, но Василий уже начал объяснять, кто я такая и почему я здесь. Верино лицо каменело с каждым новым словом, когда же Василий сказал "ей все равно, о чем писать", на нем проявилась резкая улыбка, походившая на непроизвольное сокращение мускулов.

Вера была вполне молодой, может, всего на несколько лет старше меня: но я пришла наниматься на свою первую в жизни работу, а она уже заведовала отделом. Это был неодолимый водораздел: как бы я ни старалась догнать Веру в открытом море, дистанция между нами обречена была остаться неизменной.

"Николаевский вестник" считался молодежным изданием, при этом работали в его редакции люди очень неплохо пожившие. Позднее со мною завела подобие насильственного приятельства Ангелина Яковлевна Белобокова, она была корреспонденткой отдела культуры и выглядела лет на девяносто (на самом деле Белобоковой было всего шестьдесят восемь, но в те времена эта разница не казалась мне существенной). По отделам были расставлены опытные, поседевшие над пишущей машинкой, журналисты, и, вообще, дарить ответственные должности молодым гражданкам в те времена никто не спешил. Тем удивительнее выглядел взлет Веры Афанасьевой: ее карьера набрала сок в считанные месяцы, в точности как бройлерный цыпленок.

"Так на чем вы специализируетесь, Аглая — спросила Вера. Она оставила наконец свои каракули. — Экономика, политика, криминал, религии? Или дума, администрация, партии?"

Я сказала, что мне ближе всего религии. Бесстыдная ложь, но надо ведь было что-нибудь ответить этой кривляке.

Мой ответ обрадовал Веру: "Замечательно! Можете забрать себе самые ненавистные наши темы, религиозные и национальные проблемы. Надеюсь, у вас нет возражений конфессионального плана? Ну, вот и славно".

Радость от обретенной работы уменьшалась с каждой секундой, и вместо того, чтобы внимательно слушать начальницу, я стала думать о том, что "Николаевский вестник" — не единственная газета в городе.

У Веры к тому времени стало такое лицо, словно она посвящала меня в члены тайного общества:

"…Вы слышали о расколе в епархии? Наш епископ Сергий оказался содомитом и насильником…"

Я ничего не видела и не слышала, потому что в «Роще» все смотрели исключительно «Санту-Барбару», а газет там и вовсе не было.

  26