136 
Монтана прижала палец к губам и сказала:
— Никому, Бадди, ни слова. Я не должна была тебе говорить, пока не будет объявлено об участии Джорджа Ланкастера.
— Я буду сниматься в твоем фильме, и ты мне говоришь, что я не могу ничего об этом сказать? Будет тебе — я не настолько хорошо владею собой.
— Научись.
— А если бы у меня была жена, я мог бы ей рассказать?
— А что, есть?
Секунду он не знал, что ответить, потом сообразил, что время для откровений еще не подошло.
— Я похож на тех, кто женится?
Она рассмеялась.
— Так зачем задаешь глупые вопросы?
— Я в смущении.
— Так перестань смущаться. Должен соображать, что в твоих же собственных интересах не говорить никому ни слова. Закон Голливуда, детка, — не сглазь.
— А что будет теперь?
— Мы позвоним твоему агенту.
— У меня нет агента.
— Найди.
— Как же я найду агента, если предполагается, что я никому ничего не должен говорить?
— Агенты как духовники — им можно доверять. Я вот что тебе скажу. Я поговорю с Сейди Ласаль, может, устрою, чтобы она тебя завтра приняла. Как ты на это смотришь?
— По-моему, я тебя люблю.
Они оба рассмеялись.
Издалека он углядел, как к нему со свирепой физиономией приближается Фрэнсис Кавендиш.
— Похоже, надо сматываться, — торопливо заговорил он. — Эта… э… особа, у которой я сегодня в паре, идет по мою душу, и я не хочу, чтобы ты слушала ее ругань.
Монтана кивнула с серьезным видом.
— Понимаю.
Он ей нравился — чутье ей подсказывало, откуда ему пришлось выбиваться и через что пройти. Она была рада, что свой шанс в жизни он теперь получит.
Бадди взял ее руку и крепко сжал.
— Спасибо, — сказал он тепло. — Я думаю, ты спасла мне жизнь.
— Будет тебе. Мне-то не устраивай душещипательных сцен — оставь их для кино.
Карен сгорала от злости. Как получилось, что ее запихнули за самый дрянной стол, где сидит одна шелупонь? Как Элейн смеет так с ней обращаться?
Последней каплей стал Рон Гордино, который подошел этакой небрежной походочкой и расселся. Ее посадили рядом с Роном Гордино, говенным физкультурником. Чем она такое заслужила?
«Я прибью Элейн Конти, — думала она. — Чтобы так меня унизить и остаться как ни в чем не бывало, — да никогда в жизни!
А еще лучше, если раз и навсегда я уведу у нее мужа и буду закатывать прием за приемом, ни на один из которых ее не пригласят.
Толстозадая Этта Гродински. Да-да. Мне все известно, из какой ты вышла грязи. Твой дорогой, любимый, неверный муженек мне рассказал».
— А… прекрасный прием, — тянул Рон Гордино.
— Скажи-ка, — мило улыбаясь, проговорила Карен, — сколько раз ты трахал нашу хозяйку?
Глава 36
Ноги, руки, груди. Шепот уст, дразнящие языки, жаркое дыхание, слюна, вкус и прикосновение и осязательная чувственность.
Много лет прошло с тех пор, как был он с двумя женщинами.
Может быть, десять. Париж. И они были сестрами, невыносимо похожими друг на друга.
Теперь было по-другому. Две женщины из двух различных культур, и переносили они его в мир такого экстаза, в котором он и не чаял уже побывать.
Тяо Лин была поистине художницей, только работала она не палитрой с красками, а ароматными маслами и легкими, словно из перьев, детскими пальцами. Она занималась сразу и Джиной, и Нийлом, сначала прикасаясь к набухшим соскам Джины, а затем — к восставшей плоти Нийла, пенис которого вот-вот мог разорваться в клочья, так натянулась на нем кожа.
Она перебиралась от нее к нему, терлась о них, и ее длинные волосы стелились у них по коже, как пряди тонких шелковых нитей.
Вскоре это стало пыткой.
Утонченной пыткой.
Он оттолкнул евразийку и взгромоздился на Джину, которая желала его так же сильно, как и он ее. Она настолько была мокрой там, внутри, настолько готовой к нему, что он чуть из нее не выскочил, но Тяо Лин их не оставила, она была рядом, чтобы помочь ему войти в мокрую теплоту второй по популярности блондинки в Америке. Она отвела его в рай. И он знал — и знал точно, — что этому суждено быть самым волнующим сексуальным событием его жизни.
Давно забыта была Монтана.
Давно забыты «Люди улицы».
Прием давно забыт.
Он входил в страну райского блаженства.
Глава 37
Ровно в одиннадцать «Трио Дзанкусси» сыграло последний аккорд очаровательной, берущей за душу мелодии из «Крестного отца»и умолкло. Теперь настал черед Рика и Фила — динамики расставлены по местам, длинные патлы бешено развеваются.
136 
