Елена Игоревна мыла посуду на кухне и услышала отчетливый стук в стену. Она поморщилась. Только не это! Если соседи затеяли ремонт, будут стучать с утра до ночи. Головная боль обеспечена.
Но стук оказался коротким и глухим и повторился спустя короткое время. Елена Игоревна сообразила — стучит соседка, Эрна Францевна. Стук мог означать только одно — той плохо и нужна помощь.
Елена Игоревна вытерла руки и как была в халате и тапочках отправилась к соседке. С Эрной Францевной Елена Игоревна была знакома всегда. Именно сколько Елена Игоревна помнит себя, столько она помнит Эрну Францевну. Причем сама Елена Игоревна помнит себя разной: маленькой девочкой с забранными назад, в строгую косичку, волосами, стройной студенткой с аккуратной челочкой и «бабеттой». И беременной себя помнила. И первые морщины появились все там же, в коммуналке. А вот Эрна Францевна в ее памяти будто бы и не менялась — вечно тихая, сухонькая, с гребенкой в седом «каре». В их огромной коммуналке, где было восемь комнат, Эрна Францевна казалась самой незаметной и самой безответной. У нее со всеми соседями сохранялись хорошие отношения, что само по себе в коммунальной квартире непросто. Теперь, когда всю их коммуналку переселили в один дом и один подъезд, они снова оказались ближайшими соседями — их квартиры имели общую стену, и этот факт, естественно, сблизил соседок. Мироновы приносили той иногда батон или кефир. А если Игорь с матерью уезжали на дачу, соседка поливала у них цветы.
Елена Игоревна позвонила и приложила ухо к двери. Молчание. Она потопталась и позвонила еще раз.
Молчок. Так, вероятно, старухе настолько плохо, что она не в состоянии доковылять до двери. Как быть?
Вызвать милицию? Пока приедут, пока то да се, Францевна успеет окочуриться. Елена Игоревна отправилась на три этажа ниже, к Илье Евсеичу.
Пока она шагала по лестнице, приподняв подол атласного халата, в голову к ней попросились вполне уместные в данной ситуации вопросы. А если Эрна Францевна внезапно отправится в мир иной, что в ее возрасте вполне естественно, то кому достанется квартира? Родственников у той никогда не наблюдалось.
Замужем Эрна никогда не была, поскольку лучшие свои годы провела в сталинских лагерях. Францевна в свое время была репрессирована за свое неудобное немецкое происхождение. После лагеря и ссылки Эрна вела себя так тихо, что у нее не только родственников, но и просто знакомых не водилось. Пока Елена Игоревна объяснялась с Ильей Евсеичем, пока они подбирали ключи к квартире старухи, в мозгу женщины не прекращалась кропотливая работа. Судьба сама подкидывает ей шанс. Удача идет в руки. Если все случится так, как она задумала! Старуху нашли посреди комнаты на полу. Рядом валялась клюка — именно ею она и стучала в стену. Илья Евсеич нащупал пульс — жива.
Вызвали «скорую». Потом, когда врачиха привела соседку в чувство, когда Елена Игоревна вышла проводить бригаду «скорой» в коридор, ей напоследок сказали то, что она ждала: старушку нельзя надолго оставлять одну, ей необходимы уход и забота. Ибо бабка стоит на пороге между жизнью и смертью и сильно шатается. Елена Игоревна укрепилась в правоте своих намерений. Она сидела возле Францевны, спящей после укола на диване, и оформляла новую суперидею в детали. Аллочка с Игорем на первых порах могли бы пожить и здесь. Квартира хоть и однокомнатная, но уютная, а самое главное — на одной площадке с ней!
Да и подруга обрадуется. Она никак не ожидает такого поворота, хотя Игоря своей Аллочке в мужья прочит давно. А потом, когда у молодых появятся дети, Елена Игоревна, возможно, дозреет до жертвы и поменяется жилплощадью с молодыми.
Да, но пока эта квартира принадлежит не им и покуда Эрна не испустила духа, надо действовать. Продуманно, оперативно и динамично. Едва Эрна Францевна очнулась и, разлепив глаза, остановила свой блуждающий взгляд на соседке, та начала атаку.
* * *
— Ника! Это тебя! — Елена Игоревна передала телефонную трубку невестке и углубилась в вязание.
Еще не послышалось из трубки ни слова, Ника знала, что это Инга. Скрипя зубами, Ника процедила в трубку «але».
— Ника, я, конечно, знаю твой несносный характер. Твою обидчивость и гордость. Но это глупо, слышишь? — торопливо тараторила Инга, не давая вставить ни слова. — Ну что ты на меня дуешься? Сколько можно? У тебя ведь все хорошо, ты так удачно устроилась, и я не понимаю, с какой стати ты отказываешься от общения со мной. С нами. Ну что ты молчишь?