Особенно,... 
101 
Около половины двенадцатого захотелось Егору выпить кофе. Времени на кофепитие он себе отпустил минут десять-пятнадцать, а потому отправился мимо Дома офицеров в гастроном, где с Ириной первый раз после знакомства кофе из одноразовых стаканчиков пил. Серегу предупредил по рации, что ушел из зоны.
Пока пил кофе, вспомнил о банке с молоком, оставленной в машине. Эту банку утром втайне от Ирины ее мама передала. Попросила отнести на молочную кухню и отдать «за сколько дадут, чтоб не пропадало». Он ей и слова сказать не успел. Потому что как только банку в матерчатой сумочке на коврик переднего пассажирского сиденья поставил, к машине Ирина вышла. Бутерброд ему в дорогу дала. Этот бутерброд с варенным вкрутую яйцом, порезанным кольцами, и майонезом он сразу, как приехал, съел. А литровая банка с Ирининым молоком так в машине и осталась. Не было у Егора никакого желания заносить ее на второй этаж «сталинского» дома напротив Парламента. Тем более, втайне от Ирины. Ясное дело, что теперь ей свое молоко некуда девать, но вот самой возвращаться в ловушку, из которой он ее вытащил? И не просто возвращаться, а с его же, Егора, помощью! Хотя нет, что за мысли! Не знает же она о том, что ее мама надумала. Маме просто молока жалко. Ведь сказала: «За сколько дадут, чтоб не пропадало!» А может, занести, поставить на стол и сразу выйти. И никаких денег не просить и не брать, чтобы не подумали, что все будет, как прежде!
– Четвертый! Все в порядке? – спросил он в рацию, отвлекшись от размышлений.
– Порядок, – ответил Сергей. – «Серьезные» пришли. Кусты осматривают. Видимо, «гарант» будет.
– Возвращаюсь, – произнес Егор.
В дверях гастронома столкнулся с местным бомжом, от которого в этот раз сильно пахло апельсинами. Лицо у бомжа было довольное, просветленное. Он смотрел на покупателей с божественным презрением, хотя глаза уже фильтровали посетителей гастронома на тех, кто всегда дает, тех, кто никогда не дает, и на тех, кто здесь случайно.
Вернувшись в парк, Егор прошел по всем аллеям. Взгляд его искал молодую беременную женщину, которая бывала здесь ежедневно и уже пару раз заставляла его и коллег понервничать. Однажды на пенсионера с собачкой набросилась ни с того ни с сего. Выматерила его с ног до головы, да так отборно, что старик потом полчаса на скамейке сидел, за сердце рукой держась. «Скорую» ему Егор вызвал, но приехала она, когда дед уже в себя пришел и поднялся, чтобы домой идти.
Отборный мат из уст беременной хорошо одетой женщины раньше Егору слышать не приходилось. Позже тоже. После этого видел и слышал Егор, как она с одним и тем же плотненького телосложения депутатом ругалась, но уже без мата. И однажды вечером снимали ее с бортика смотровой площадки – хотела вниз прыгнуть. Снимали три человека – двое коллег Егора и милиционер из охраны Парламента.
Сейчас, к радости и спокойствию Егора, ее в парке не было.
– Пятый! – донесся голос Сереги. – Отбой. «Серьезные» свернулись. Никого не будет.
– Понял, – ответил Егор.
Ответил и расслабился. Остановился. Уже более ленивым взглядом вокруг посмотрел. И на машину свою взгляд бросил – хорошо, что красного цвета, издалека видна. Он ее в переулочке у гастронома и бокового арочного входа в парк оставил. Там же, в машине, это молоко лежит. Погода не морозная, значит, в лед не превратится. Но испортиться может.
Прикусил Егор нижнюю губу, о молоке думая. Посмотрел на окна второго этажа серой «сталинки» напротив Парламента.
«Ладно, – решил. – Занесу. Заодно, может, пойму, что с этой старушкой и охранниками? может, только поцарапались?»
Сходил к машине. Взял матерчатую сумку с банкой.
У дверей в парадное серой «сталинки» остановился на мгновение. Задрал голову, на окна посмотрел. Потом зашел.
Знакомые двери на втором этаже были едва приоткрыты. На всякий случай Егор нажал на кнопку звонка, но очень коротко. И звонок прозвучал оттого почти неслышно.
Зашел Егор в коридор. Под стенкой – четыре бидона с откинутыми в сторону крышками увидел. Заглянул в один – пустой.
Напротив бидонов – белая дверь. Постучал. Тишина в ответ.
Потянул на себя – дверь открылась, а в комнатке-кухне – никого. Только чайная чашка в мойке умывальника.
Удивился Егор. Оставил банку на столе в комнатке-кухне, а сам дальше по коридору прошел.
Одна половинка двойных дверей в конце коридора открыта. За ней – как другая квартира, побогаче. Дорожка ковровая на полу, двери не белые, больничные, как здесь, а из натурального дерева. Ручки под бронзу.
101 
