22

Киев. Улица Грушевского

– Ира! Ирочка! – знакомый мужской голос, первый раз звучащий так озабоченно, раскрыл ей глаза.

– Егор? – спросила она.

В помещении было желто от света трех направленных ламп, укрепленных на удивительно низком потолке.

– Вы, главное, не беспокойтесь! Кости у вас целы. Только ушибы и синяки, – Егор наклонился над лицом Иры, ободряюще улыбнулся ей.

– Не приуменьшайте! – раздался рядом другой, незнакомый мужской голос. – Сотрясение мозга наверняка есть!

Ира повернула голову набок и увидела врача в белом халате. Молодой парень с тонкими усиками, тонким носом. На голове лысина и в одном ухе малюсенькая серебряная сережка.

Ира осмотрелась. Поняла, что лежит в машине «скорой помощи» на носилках. В квадратике окошка – темно. Внутри, в теле, как-то пусто и гулко.

– А куда вы меня везете? – спросила.

– Никуда, – спокойно ответил доктор. – Вам полежать надо. Попробуйте пошевелить пальцами на руках и на ногах!

Ира пошевелила. Сразу и тело свое ощутило, и не таким уж пустым и гулким оно ей показалось. А пальцы на ногах уж как-то слишком легко зашевелились. Она приподняла голову, локтем помогла себе еще повыше приподняться, чтобы можно было на ноги посмотреть. А! Конечно! Сапоги-то они сняли, поэтому и пальцам на ногах столько свободы!

– Ира, я вас домой отвезу! Не бойтесь! Никаких больниц «скорой помощи»!

– Да уж лучше не надо, – кивнул доктор. – Там такой набор инфекций, что уж лучше сразу на кладбище!

– Мрачные у вас шутки! – упрекнул врача Егор. – Нет чтобы что-нибудь хорошее сказать!

– А вот вы поживите на восемьсот гривен в месяц, тогда я ваши шутки послушаю!

– меняйте профессию! – посоветовал доктору Егор.

– Я как раз об этом думаю, – кивнул лысоватый доктор.

Ира лежала на носилках, слушала разговор двух мужчин.

«может, я не права? – думала. – Вон доктор всего восемьсот получает, а я – тысячу восемьсот. И начальницу разозлила…»

Она тяжело вздохнула и закрыла глаза, уставшие от направленного света.

– Ну, поднимайтесь! – отвлек ее от размышлений Егор. – Сначала медленно опускаем ножки. Обуваемся…

Он сам осторожно обул ее. Застегнул молнии на сапогах.

– А теперь встаем…

Ирина встала на ноги, увидела, что она без пальто, и так стыдно ей стало за свою одежду.

Надев пальто, она успокоилась. Егор помог ей выбраться из «скорой помощи». Рядом по размятому колесами, всхлипывающему снегу ехали машины. Вот и знакомая остановка, и темный парк.

– Господи! Уже поздно ведь! – перепугалась Ира.

– Все в порядке, – прошептал ей Егор. – Пойдемте, я во дворе вашей молочной кухни машину оставляю!

Пока шли, Ирина бросила взгляд на окна своей работы. Окна всего второго этажа горели ярким желтым светом. От парадного до парадного.

Егор усадил Ирину на переднее сиденье. Захлопнул дверцу, и ощутила она себя в занесенной снегом хате. Темно и холодно. И шорох метлы, точнее, щетки на ручке, которой он снег с машины сметал.

По городу ехали медленно. Только на проспекте Победы поток машин шел быстрее.

Чтобы не думать о своем ноющем теле и не пытаться понять: что болит от бидонов с козьим молоком, а что – из-за того, что ее сбила машина, она рассказала Егору о своем разговоре с начальницей, да и о бидонах, которые таскала вдвоем со старушкой-нянечкой.

Ее рассказ иссяк как-то слишком быстро, и в машине зависла пауза. Ей хотелось услышать голос Егора. Твердый, решительный и, если можно, заботливый. Но Егор молчал. Молчал минут пять. Потом сказал:

– Никакая она не Нелли Игоревна. Это она себя для более благородного звучания переименовала. А то, что ты большую зарплату требовала, так это правильно. Не сомневайся!

– А вы про малыша узнали? – спросила с надеждой в голосе Ирина.

– Нет еще. Ребята занимаются. У нас система взаимовыручки. Я им кого надо прозвоню, они кого мне надо отрентгенят. Пока вот ее, вашу Нелли Игоревну проверили. Оказалась Галиной Тимофеевной Слепченко. Три годика назад еще порчу и сглаз снимала за двадцать гривен с клиента, а теперь вот…

  29