Особенно,... 
81 
Политико-административное господство Куско нашло себе идеологическое соответствие в ритуале капак хуча - Великого жертвоприношения, который развертывался в общеимперских масштабах и подчеркивал ритуальную зависимость окраин от столицы. Все нити управления и идеологического воздействия в Тауантинсуйю сходились к Куско или к другим немногочисленным и не столь значительным центрам общеимперского ранга (Пачакамак, Томебамба).
Империя - а точнее, естественно, конкретные люди, стоящие на высших ступенях государственной иерархии и извлекающие из своего положения ощутимую для себя пользу, - видит в самой себе смысл и цель своего существования. Имперские государственные структуры превращаются в самостоятельный организм, отделившийся от общества и паразитирующий за его счет. Состояние общественных дел, уровень жизни подданных заботят имперских руководителей лишь постольку, поскольку от этого зависит укрепление их собственного могущества и престижа. Если интересы экономического развития объединенного в границах империи региона противоречат интересам укрепления централизованной государственной власти или безразличны им, они легко приносятся в жертву. Более или менее строгий и последовательный запрет прямых горизонтальных связей между провинциями, как и организация дорогостоящих, экономически неоправданных, но зато престижных проектов, влекут за собой тяжелые экономические последствия, бессмысленную растрату изобильных вначале человеческих и природных ресурсов. К этому надо добавить военный фактор - как расходы на содержание большой постоянной армии, так и страшный ущерб, наносимый провинциям в ходе подавления или предупреждения движений за независимость. Одним из характерных для империй методов подавления являлась практика массовых депортаций нелояльного населения провинций и окраин. У инков подобная практика получила особенно широкое развитие, в такие переселения были вовлечены сотни тысяч, если не миллионы людей (и это при 8-12-миллионном совокупном населении империи), некоторые крупные народы (например, каньяри Эквадора), не говоря о мелких, оказались почти совершенно рассеяны.
Затратная экономика, расточительное расходование ресурсов, целиком сконцентрированных в руках имперского руководства и потому кажущихся ему необъятными, лишают всех граждан, не относящихся к высшим слоям иерархии, малейшей перспективы существенно улучшить свое материальное положение, а в конце концов приводят и к прямому обнищанию народных масс. Такое положение не является, однако, лишь побочным результатом непродуманной хозяйственной политики. Стремясь к абсолютной власти, имперское руководство более или менее сознательно делает все от него зависящее, чтобы исключить любую возможность появления у людей, не входящих в управленческую структуру, таких имущественных излишков, которые превышают некий средний, разрешенный уровень. Человек, владеющий «избыточными» ценностями или же вообще обладающий какими-то качествами и способностями, которых нет у других, всегда подозрителен, ибо он превращается в самостоятельную силу, в независимый от государства автономный «центр власти». Как бы ни была эта власть мала по сравнению с мощью державы, она представляет собой потенциального конкурента, врага, и потому требует подавления в зародыше. Невольно вспоминаются рассказы о средневековых русских зодчих, которым по завершении строительства храма выкалывали глаза на тот случай, если мастера уйдут от пригласившего их князя и попытаются создать что-нибудь не менее прекрасное в другом городе. Что же касается владения имуществом, то древнеперуанским крестьянам-общинникам было запрещено носить украшения из золота и серебра по той же самой причине, по какой граждане коммунистических стран лишались права частной собственности. В обоих случаях дело было не в особенностях, имманентно присущих тому или иному социально-экономическому «строю», не в теоретических «социалистических» принципах, как полагали Луи Бодэн и некоторые другие исследователи в начале нашего века, а в закономерной и, с точки зрения человеческой психологии, вполне понятной политике имперского руководства, оберегающего свои собственные интересы и меньше всего пекущегося о чужих.
Характерно, что в Третьем рейхе, который наша пропаганда никогда не признавала «социалистическим», несмотря на название правившей в нем партии, частная собственность, хотя и не была формально запрещена, однако еще в период до начала боевых действий в Европе радикально ограничивалась. Так, крупнейшие собственники, финансисты и промышленники, владельцы мощных заводов, вроде Круппа, из прежних капиталистов стали «бетрибсфюрерами», т. е. руководителями трудовых коллективов, своего рода специалистами-управляющими: они уже не могли продать свои предприятия, изъять сколько-нибудь значительные капиталовложения или самостоятельно определять свои производственные программы. Всё принципиальное им как обычным исполнителям предписывало нацистское государство. В ходе второй мировой войны частная собственность в Германии оказалась в еще большем подчинении централизованной административно-командной системы. Методы эксплуатации военнопленных и заключенных на тех же заводах Круппа, например, не имели уже ничего общего с заботой о росте прибыли или эффективности производства, а определялись, главным образом, различными маниакальными идеями Вождя. Ведомство Геббельса все это время старательно внушало населению, будто государство является всего лишь выразителем и защитником интересов народа, германской нации, настоящие же хозяева предприятий - рабочие. Картина нам всем хорошо знакомая. Если какая-нибудь деятельность, выходящая за рамки сферы минимального жизнеобеспечения и осуществляемая силами отдельных лиц или небольших групп, все же признается в империи необходимой, она ставится под жесткий контроль правительственных чиновников и по возможности переносится в столицу. В вопросах искусства, градостроительства, высококвалифицированного престижного ремесла и т. п. столица почти инстинктивно не терпит конкуренции, силой или обещанием привилегий сосредоточивая у себя основной духовный и творческий потенциал государства. В судьбе ювелиров Чан-Чана, отправленных после завоевания царства Чимор в Куско, писателей и артистов, переезжавших в Москву из Ленинграда и других городов, есть в этом отношении немало общего. Каждой мировой державе соответствует, таким образом, «мировой город». К сожалению, эта тема на примере инков не могла быть нами специально раскрыта, ибо о доиспанском Куско известно очень мало подробностей; в наших источниках зияет здесь досадный пробел. Из текстов хроник мы знаем, однако, что нигде в другом месте империи не было сосредоточено такого количества богатейших храмов и дворцов. Развалины крепости Саксауаман, находившейся рядом с инкской столицей, потрясают воображение по сей день, многократно превосходя своими масштабами сохранившиеся остатки оборонительных сооружений в провинциях и на окраинах бывшей Тауантинсуйю.
81 
