Особенно,... 
56 
– А цэ далэко? – спросила она.
– Всэ одно нэ пидэш! – прикрикнул на нее неожиданно раздраженный Петр. – Ты що, сюды на шоптур якыйсь прыйихала?!
Пожевав губы, Петр пристально посмотрел на Гулю.
– А чого людэй тут нэ выдно, якщо поруч жывуть?
– У них это место проклятым считается, – сказала Гуля. – Здесь много людей пропало…
– Як пропало?
– Говорят, если сюда слабый казах придет, то сразу , родной язык забывает и за несколько дней от непонятной тоски умирает… Может, ящерицы тут ядовитые?
Петр с опаской огляделся по сторонам, хотя сумерки уже сгущали воздух.
Я понимал состояние Петра. Видно, первый день поисков перечеркнул его иллюзии о «легком кладоискательстве», а тут еще местные мифы…
Мы замолчали, и наше молчание быстро обросло темнотой, спустившейся с неба – наступил настоящий вечер. Потрескивал костер, играя бликами огня на наших лицах. В воздухе появилась ночная свежесть, она словно промакивала наши разгоряченные дневным солнцем лбы, вылечивая нас от природного жара. Я вспомнил далекий студенческий стройотряд и подумал, что будь сейчас у меня в руках гитара – просидели бы мы под глупо-романтические песни до самого утра.
Настроение мое улучшилось и захотелось мне, чтобы всем нам стало как-то веселее. Бог с ним, с этим зарытым «чем-то», позабыть бы ту разницу, которую сами люди придумали, чтобы делить себя на наших и не наших. Вечер-то один и общий, и природа одна, и песок, в котором мы ищем неизвестно что – тоже однообразен и одноцветен. И мои мысли, мои внезапно возникшие желания вдруг оформились, превратились в простую просьбу, обращенную к моей Гуле и выраженную одним коротким словом: «Спой!»
И Гуля запела. Запела на казахском языке. Ее негромкий бархатный голос заполнил пространство вокруг костра и даже костер, казалось, потрескивал в такт ее песне. Песня длилась и длилась, и хоть слова ее были непонятны, но я ощущал какое-то невыразимое доверие этой истории, рассказываемой в песне. Я не знал, о чем она, что и с кем в этой песне происходило, но теплота песни, теплота голоса передавалась мне, да и, наверно, Петру и Гале тоже. Нас опять объединяла чужая песня, пересказать которую ни я, ни они не смогли бы. Но я знал: закончит Гуля петь и спросит у нее Галя: о чем песня. И история, рассказанная, а до этого уже и пропетая Гулей, будет и близка, и понятна, и экзотична. И экзотичность эта будет не какой-то там музейно-этнографической природы. Нет. Экзотичность эта будет как бы зеркальной, она позволит нам понять, что каждый из нас отличен от другого, экзотичен для другого, но не так, как бывают экзотич11ы невиданные прежде звери, а внутренне. Наши мысли и убеждения окажутся экзотичными. И главное будет – всего лишь понять их, а не отказываться их понимать из-за благоприобретенного несогласия.
Вечер затянулся, продолженный грустными украинскими песнями. В какой-то момент мне даже показалось, что Петр начал подпевать Гале, но, прислушавшись, я понял, что ошибся. Опять отзвучавшие песни создали атмосферу взаимного доверия и, ложась спать под низко опущенным небом, мы первый раз пожелали друг другу доброй ночи.
Но рассвет, открывший страницу нового дня, вернул все на свои места, и после быстрого чаепития я взял в руки лопату и, слыша за спиной шаги Петра, отправился продолжать начатую вчера работу.
Гуля с Галей остались возле вещей и костра. А мы с Петром нашли границу «отработанного» участка пустыни и там остановились.
– Якось нэ так ты копаеш, – сказал Петр, оглядываясь на уже осевшие вчерашние ямки.
– Ну, во-первых, меня этому не учили, а во-вторых – возьми и сам копай, может, у тебя лучше выйдет!
Петр погладил свои черные усы и глянул на меня неприязненно.
– Ты сюды чого йихав? – спросил он. – Йихав копаты? Отож спасыби скажы, що я тоби лопату знайшов!
Я тяжело вздохнул, поправил на голове войлочную шапку и, отступив от последней ямки на шаг в сторону моря, воткнул лопату в песок.
Работа опять шла нудно. Чем ближе я продвигался к морю, тем рыхлее под поверхностью оказывался песок. В какой-то момент лопата ударилась о камень и я понял, что попросту впустую трачу время. Не мог колодец находиться на берегу – не каспийскую же воду из него доставали!
Я отошел назад, к месту, с которого вчера начал. Оглянулся. Увидел Петра метрах в трехстах. Он стоял с палкой в руке, то ли глядя на песок перед собой, то ли задумавшись.
Когда солнце зависло по центру внутреннего небесного купола, Галя позвала нас обедать. Мы ели пресные лепешки, принесенные Гулей из города, и запивали их чаем. К этому времени я нашел в песке медную солдатскую пуговицу с царским двухглавым орлом. После обеда я молча протянул ее на ладони Петру. Он с интересом рассмотрел пуговицу, но интерес его был недолгим и, снова нахмурившись, он возвратил ее мне.
56 
