– Ты должна сказать об этом своей бабушке.
– Я не представляю, как это сделать. Она всегда хотела, чтобы я была безупречной. Настоящей леди! – Карен невесело рассмеялась. – А я буду всего лишь матерью-одиночкой.
Она обхватила голову руками, и я наконец решилась обнять ее.
– Возможно, тебе следует поискать любовь там, где она всегда была рядом с тобой. Здесь, в Бернт-Стенде.
Карен выпрямилась. Мы посмотрели друг на друга, потом обе вздохнули с облегчением.
– Как же я по тебе скучала, дурочка! – прошептала Карен.
Я крепче прижала ее к себе, наши головы соприкоснулись.
– Я тоже скучала.
Из больницы вышел Леон в сопровождении нескольких мужчин. Мы видели, как он разговаривал с ними. Это были каменотесы – белые и черные, молодые и постарше, – но все они, как один, с уважением, внимательно слушали Форреста. Я подумала, что он, наверное, говорит с ними об Эли, и у меня заныло в груди.
– Это Леон Форрест, – сказала я Карен. – Ты его помнишь?
Карен расправила плечи, как-то странно посмотрела на меня и негромко позвала:
– Леон!
Он обернулся, оглядел сад и увидел нас. Его лицо побледнело, как только он узнал Карен. Леон на мгновение забыл, кто он, где он и чем занят.
– Карен?.. – В его голосе слышались радость, удивление, недоверие.
Карен подошла к нему, протянула руку, и Леон взял ее изящную кисть в свои крупные ладони так осторожно, словно это был тончайший фарфор. Я наблюдала, как Карен заглядывает в его мрачное, настороженное лицо, как он смотрит на нее сверху вниз, и мне казалось, что они без слов делятся друг с другом пережитыми страданиями и радостями.
Я видела, что происходит с ними, и понимала, что моя троюродная сестра инстинктивно нашла дорогу домой. Я молча смотрела на них, и у меня щемило сердце. Я оплакивала все то, что не произошло в моей жизни, – то, чего у нас с Эли никогда не было…
* * *
Утром Эли проснулся весь в поту на огромной кровати с пуховыми подушками в приобретенном им «доме Эсты», который назывался Бродсайд. Дом стоял на углу двух тенистых, обсаженных дубами улиц на окраине Бернт-Стенда. Когда-то здесь жили друзья Сван из Эшвилла – муж и жена, – но оба умерли несколько лет назад. Они оставили Бродсайд в наследство детям, которые решили продать похожий на виллу дом со всеми его портиками и внутренними двориками, просторными комнатами с хрустальными люстрами, антикварной мебелью и коврами из Европы. Дети решили продать его и были так счастливы получить всю сумму наличными, что не задавали никаких вопросов.
Ма и Белл с ребенком заняли красивые просторные спальни, каждая с балкончиком и роскошной ванной комнатой. Белл по ночам часами разговаривала по телефону из библиотеки дома – то со своим экстрасенсом, то с мужем Элтоном. Каждую ночь она плакала, клятвенно обещая Элтону, что очень скоро все кончится, они все придут в себя и заживут по-прежнему.
И вот теперь они втроем стояли в вестибюле больницы и спорили.
– Мама должна сделать это одна! – прошипела Белл, вцепившись Эли в руку. – Неужели ты не понимаешь, что речь идет о ее гордости? Нашу семью опозорили, так что она просто обязана сама поговорить со Сван.
Эли прикусил язык и не пошел следом за матерью, которая направилась к лифту в дальнем конце больничного холла. Проходя мимо портретов членов попечительского совета, она остановилась около изображений Сван и Матильды в изящных золоченых рамах. Маленькая, в намеренно неброском костюме цвета кофе и коричневых мокасинах, мать поджала губы и твердо взглянула на портреты обеих женщин. Эли показалось, что она похожа на исполненную решимости седовласую мышку, бросающую вызов двум хищным кошкам.
– Я не могу этого допустить, – сказал Эли сестре. – Я не хочу, чтобы она встречалась со Сван один на один. Подожди нас здесь, а я иду вместе с Ма.
– Эли, остановись! – воскликнула Белл. – Не делай этого!
Двери лифта открылись как раз в тот момент, когда Белл схватила его за руку. К удивлению Эли, из лифта вышла Дарл в легких серых брюках и белом пуловере.
Волосы она стянула в хвост на затылке, и лишь пара легких темных прядей падала ей на лоб. При виде ее печального лица и измученных синих глаз Эли почувствовал, как его охватывает гнев – и тоска. Дарл лишь мельком взглянула на него, кивнула Белл и подошла к Энни Гвен.
– Мне сказали, что вы хотите навестить мою бабушку.
– Да, я набралась смелости для разговора с ней, – ответила Ма. – Я знаю, что она болеет, и мне очень жаль, Дарл. Но я просто обязана сказать ей кое-что. Я не задержусь надолго.