Особенно,... 
131 
Найджел Марч критически приподнял бровь. Лоренсу Карлайлу следовало рассказать ему об этом еще несколько месяцев – лет! – назад. Почему он этого не сделал?
– Только не это! – перехватило дыхание у Маргарет.
– Маргарет, надо позвонить в школу и сейчас же забрать мальчиков домой. Найджел, тебе придется несколько дней сдерживать натиск Флит-стрит.
– Что ты собираешься делать, Лоренс?
– Поговорить с ней.
– Чтобы помириться? – с надеждой спросил Найджел.
– Лоренс, оставь это адвокатам, – попросила Маргарет.
– Если я пойму, что она делает это ради рекламы, я натравлю на нее армию адвокатов. Но, Маргарет, а вдруг она не знает? – Лоренсу стало страшно от собственного вопроса. Что, если маленькая девочка с фиалковыми глазами всю жизнь его ненавидела?
– Но ты сказал мне, что много раз спрашивал об этом Жаклин.
– Да, но не забывай, какой она была актрисой. Найджел, пожалуйста, свяжи меня со Стивом Гэнноном. Он знает, где искать Уинтер.
* * *
– Я не хочу его видеть, Стив!
– Придется, Уинтер.
– Когда-нибудь, я знаю. Но не сейчас.
Мысли Уинтер унеслись к тому, что она нафантазировала год назад, смотря вместе с Эллисон и Эмили «Гонконг». Согласно той прелестной фантазии, когда Уинтер встретит Лоренса Карлайла, рядом будут Марк и Эллисон, и Эмили, вооруженная фотоаппаратом и коробкой шоколадных конфет. Но это была фантазия, и сейчас Эллисон в Нью-Йорке с Питером Дэлтоном, Эмили – в Париже, а Марк ушел из ее жизни.
Сейчас Уинтер одна. Нет, быстро поправилось сердце Уинтер. Она не одна. С ней Бобби.
– Уинтер, газетчики сходят с ума. Будет только хуже. Они спросят вас об этом на следующей неделе во время шоу.
– Он собирается быть здесь завтра?
– Да. Уинтер, я все время буду рядом с вами.
– Не надо, Стив. – «Мы с Бобби справимся». – В этом нет необходимости. Скажите ему, чтобы он приехал сюда, в этот дом, в полдень.
– По-моему, мне тоже следует присутствовать.
– Нет. Спасибо. Он же не маньяк с топором, не так ли?
– Нет, – согласился Стив, потом спокойно спросил: – А вы?
– Нет. – «Я мать, которая не может представить, как отец мог оставить своего ребенка. Мне нужно посмотреть ему в глаза и спросить его, что он за человек, раз смог так со мной поступить».
Когда Стив повесил трубку, Уинтер прижала к себе Бобби, поглаживая ее темные шелковистые волосы, целуя мягкие щечки дочери и молча повторяя клятву, которую дала в тот момент, когда узнала, что беременна. «Я всегда буду любить и защищать тебя, моя драгоценная малышка».
Как легко сдержать это обещание! Любовь к Бобби была у Уинтер инстинктивной, сильной и доброй, как ее любовь к Марку, как та любовь, какую она когда-то испытывала к своему отцу.
В ту ночь Уинтер не спала. Она тихо, беспокойно бродила по дому, оживляя боль, одиночество и страхи своего детства.
Утром Уинтер надела красивое бледно-голубое шелковое платье, облегающее фигуру. Она решила надеть серьги с сапфирами, которые Лоренс Карлайл подарил Жаклин за несколько часов до рождения Уинтер и которые Жаклин подарила дочери за несколько часов до своей смерти. Уинтер вспомнила, что Жаклин упоминала о таком же ожерелье. Молодая женщина решила, что наденет и его.
Уинтер пошла в спальню Жаклин, в то крыло дома, где они с Бобби не жили, и принялась открывать бархатные футляры с драгоценностями, пока не нашла длинную нить безупречных сапфиров и записку, написанную элегантным почерком Жаклин: «От Лоренса, 31 декабря 1960 года».
В половине двенадцатого Уинтер осторожно уложила Бобби в колыбель, повернула ключик в музыкальной шкатулке, подаренной Марком, подняла крышку и тихо запела, как всегда делала, когда смотрела, как засыпает ее драгоценная девочка.
Без четверти двенадцать Уинтер уже была в гостиной, она ждала. В течение всех этих пятнадцати минут она безостановочно ходила по комнате, невзирая на головокружение из-за бессонной ночи и низкого гемоглобина, который все еще не достиг нормального уровня. Перемещаясь по гостиной, Уинтер репетировала первую реплику.
Лоренс Карлайл приехал ровно в полдень.
– Здравствуй, папа.
Уинтер произнесла это великолепно, точно так, как она хотела, – холодно, с горечью, вызывающе. Но когда она воочию увидела человека, чьи фотографии столько значили для нее в детстве и заполняли ее альбом и ее мечты, глаза Уинтер вдруг наполнились внезапными, удивившими ее слезами. Возможно, если бы Эмили Руссо сделала портрет этого человека, Уинтер была бы подготовлена к взгляду добрых глаз, тихой застенчивости, неуверенности, которой она уж никак не могла предположить в великом Лоренсе Карлайле.
131 
