62 
— Ее башка кишит летучими мышами, — сухо заметил Ферди, выбирая цветок и вставляя его в петлицу сюртука. — Я до сих пор не могу понять, как вы согласились взять ее в Лондон, упорно отказывая в этой чести мне. Если кто-нибудь и может испортить вам игру, так это добрая старая Летти. Не подумайте, что я жалуюсь, высокочтимый господин жених, я и так поеду в Лондон. — Он выпятил грудь, вздернул подбородок и подмигнул Моргану. — Я всегда знал, что мне это удастся — не мытьем, так катаньем.
— Поздравляю вас, — насмешливо отозвался Морган, жалея, что Ферди так мал и он не может отколотить его. — Ты хотел поговорить со мной? Только не уверяй, что хочешь проинструктировать меня насчет супружеских обязанностей.
Ферди улыбнулся; он не выглядел счастливым.
— Я никогда не осмелился бы на это. Нет, я собираюсь поговорить с вами совсем о других вещах, хотя мне очень не хочется этого делать. — Когда он бросил на Моргана взгляд снизу вверх, улыбка на его лице окончательно увяла, сменившись выражением любопытства. — Сейчас вы просто ненавидите Каро, не правда ли? Вы ненавидите ее за то, что она рассказала мне про вашу прогулку в полях.
— Я ни к кому не питаю ненависти, Ферди, — ответил Морган, не желая показывать карлику, что он угадал. — Это чувство непродуктивно. Я просто делаю то, что должен делать.
— Допустим. Но я должен сообщить вам кое о чем до брачной церемонии. Видите ли, Каро не сказала мне ни слова о том, что вы с ней делали. Я был в кабинете, когда она зашла туда с вами, чтобы выяснить отношения.
Морган поклонился карлику:
— Прими мои извинения, Ферди, за то неблагоприятное мнение, которое я имел о тебе последние дни. Ты достойный человек.
— Вы мне не верите? — Ферди сделал шаг вперед и сжал кулачки. — Как вы можете не верить мне? Я был там, клянусь! Я спрятался за шторами в оконном проеме. Я… я прятался там все время, с тех пор как вы запретили мне входить в кабинет без спроса. Я не могу войти… если я уже там. Я говорю вам истинную правду. Каро не говорила мне ничего!
— Что, конечно, объясняет, почему ты посчитал необходимым объявить герцогу, что я скомпрометировал Каролину, учитывая, что ты любишь эту девушку и желаешь ее для себя. Что-то у тебя не сходятся концы с концами. Я тоже умею быть наблюдательным, Ферди. Теперь Каролина для отвода глаз кричит на каждом углу, что она категорически против нашего брака. Хотя это замужество даст ей титул и богатство, какие ей и не снились. И — мы чуть не забыли — этот брак обеспечивает и тебе пожизненное пропитание и навсегда освобождает от страха перед Вудвером. Не сомневаюсь, что она тебе это пообещала в награду за то, что ты прибежишь к моему отцу с той басней о моем надругательстве над ней. Так в чем же дело, Ферди? Ведь все получилось так, как вы задумали. Или Каро начала беспокоиться, что я на этот раз на законных основаниях воспользуюсь ее телом? Несомненно, теперь эта мысль тревожит ее. Не потому ли она послала тебя сюда? Но она немного опоздала. Я не верю ни тебе, ни ей.
Морган был очень зол. Разве недостаточно того, что он согласился принять участие в этом фарсе, именуемом браком? Так она еще поручила верному Ферди убедить его в том, что она непричастна к сделке? А он еще был настолько глуп, что восхищался ее честностью. Он давно должен был понять, что в этом мире нет человека, которому можно верить. Которого можно было бы любить.
— Повторяю вам, что Каролина понятия не имела о том, что я сделал. Не говоря уже о том, что она никогда не давала мне такого поручения. — Тут Ферди подошел к Моргану почти вплотную и торжественно произнес:
— Я правду говорю, но ты не веришь мне, маркиз.
Тебе всего дороже месть, а девушке — каприз.
Использовать ее нельзя, ей не к лицу позор.
Теперь она твоя навек — и кончен разговор!
Продекламировав свое последнее творение, Ферди пнул Моргана ногой под коленку и вышел из комнаты. Маркиз смотрел ему вслед, чувствуя себя более бесчестным, чем когда-либо. То, на что намекал Ферди, было еще не самым худшим. Когда Морган слушал стихи карлика, ему в голову пришла очень интересная идея, как использовать Ферди в Лондоне с выгодой для себя.
Морган понимал, что думать об этом постыдно; он презирал себя за то, что эта мысль пришла к нему в день свадьбы. Но маркиз давно перестал спорить со своим разумом, когда тот обдумывал план мести Уилбертонам. Если он и был одержим, то его одержимость распространялась только на стремление отомстить за смерть Джереми, за горе отца и, может быть, — только может быть, — за себя. Все другое — включая Каролину Манди и его самого — было второстепенным. Главное — месть.
62 
