Особенно,... 
42 
– Конечно, – прошептала Мейлин. – Смогу.
– Отлично. – Джеймс снова перевел взгляд на Алисон. – Утром встретимся снова, Алисон, спокойной ночи!
Джеймс ушел, а Мейлин и Алисон сели в гостиной за столик, на котором дымился традиционный чайник, которым отель встречал гостей. Мейлин знала, что Джеймсу хотелось бы, чтобы она встретила гостью поласковее, чтобы они сидели рядышком, попивая чаек и болтая о разной чепухе. Но как же она могла так беззаботно болтать, когда в ней царил ад?
Мейлин сумела убедить себя, что самое страшное – это встреча, первый момент знакомства с сестрой. Если она сумеет сдержаться, то после все будет гораздо проще.
Но все оказалось не так: именно сейчас ее сердце отчаянно билось, взбудораженное хорошо знакомым старым страхом и одновременно новыми наивными стремлениями, которые она даже боялась определить. Но они становились все сильнее и сильнее, заставляя ее искать в себе семейное сходство с этой златовлаской… пока старая ненависть не прекратила эти поиски, напомнив: нет и не может быть сходства между злой дочерью Номер Один и доброй дочерью Номер Два; и сама Алисон не захотела бы такого сходства.
Это резкое напоминание позволило Мейлин снова овладеть собой до такой степени, что она смогла позволить себе посмотреть на Алисон, и теперь изумрудные глаза девушки, смотрящие на нее, были отличны от ее нефритовых настолько, насколько зло отлично от добра.
– Мейлин, пожалуйста, не чувствуйте себя обязанной сопровождать меня.
«Ага. Вот оно! Она не хочет, чтобы я была здесь. Она меня отпускает. И этот шанс нужно использовать… иначе, кто знает, что может случиться…»
– Вы, наверное, заметили, что у меня немного отсутствующий вид, Алисон? Не принимайте это на свой счет! У меня просто проблемы с чертежами для вестибюля отеля… но я с удовольствием останусь и выпью с вами чаю, если не помешаю вам.
– Разумеется, – улыбнулась ей Алисон, – я буду только рада.
И беседа потекла, позволяя Алисон выплеснуть из себя все накопившиеся впечатления – и необычность приземления, и словно созданные из драгоценных камней очертания Гонконга на фоне ночного неба, и необычайную роскошь «Ветров торговли», и как это мило со стороны Джеймса оборудовать в ее номере темную комнату, как это предусмотрительно с его стороны…
Начав говорить о Джеймсе, Алисон вдруг замешкалась, порозовела и отвела глаза в сторону – пусть только на секунду. Но тут же снова взяла себя в руки и спокойно добавила:
– Ну, мне, наверное, не нужно рассказывать вам, какой он чудесный.
«Она ведь думает, что мы с Джеймсом любовники, – поняла Мейлин. – А сама она… явно им увлеклась».
Впрочем, что удивительного в том, что женщина увлеклась Джеймсом Дрейком – он был элегантен и привлекателен, и более того, за этой элегантностью чувствовалось пламя, пусть хорошо контролируемое: выдававшее себя только тлением, оно обещало потрясающую страсть.
Мейлин на самом деле удивило не то, что Алисон увлеклась Джеймсом, а сама Алисон – увлеченная Джеймсом, она ничем не выдала то, что завидует Мейлин. А ведь она нисколько не сомневается, что Джеймс и Мейлин находятся в связи! Казалось, она считает само собой разумеющимся, что такой человек, как Джеймс, может избрать в свои подруги только такую женщину, как Мейлин… словно Мейлин заслуживает такой любви.
Однако Мейлин Гуань такой любви не заслуживала и могла доказать это прямо сейчас. «Да, Алисон, я знаю, какой он чудесный, я видела огонь страсти в его серебристых глазах, я знаю, насколько восхитительно прикосновение его изящных и сильных рук».
А что, если она так и скажет? И сумеет ли Алисон понять, что ее слова – всего лишь жестокая ложь, порожденная самым сердцем?
«Нет, – решила Мейлин, – нельзя допустить, чтобы изумрудные глаза сестры расширились от страха – они не привыкли встречать в душе человека такую тьму».
– Мы с Джеймсом просто друзья, Алисон, мы не любовники, – произнесла наконец Мейлин.
Алисон нахмурилась, а потом вдруг тихо спросила:
– А он женат?
– Нет.
Когда Мейлин увидела, как в глазах Алисон загорелись огоньки надежды, в ней вдруг возникло странное желание – защитить сестру. Желание давно забытое. До тринадцати лет она постоянно защищала тех, кого любила, скрывала от матери правду о своих страданиях, потому что не хотела, чтобы ее боль бросила глубокую тень на маленький мирок любви, в котором она обитала с Джулианой, и на светлый образ отца, который мог бы быть с ними и защитить их обоих, если бы не погиб.
42 
