Последние отзывы

  44  

– Нет, – соврал я. (Откуда вновь прибывший может знать город?)

– Ну тогда тебе надо до гостиницы добраться. Это здесь рядом. Пройдешь еще один квартал по этой улице, а потом свернешь вверх на… Эй, Жора! – закричал вдруг работяга появившемуся недалеко человеку в таком же синем комбинезоне. – Как ту улицу переименовали сегодня?

– Какую? – переспросил Жора.

– Ну в честь того, что на вертолете разбился!

– А-а, – кивнул Жора и на мгновение задумался, а потом прокричал: – Муталибекова!

– Ну вот, – снова обернулся ко мне работяга. – Значит, свернешь на улицу Муталибекова и пройдешь еще два квартала, а потом там же на углу слева увидишь гостиницу. Часа через два она откроется, ты уж подожди там…

– Спасибо! – сказал я.

– Давай отдыхай! – добродушно произнес работяга и по-дружески хлопнул меня по плечу.

И я пошел дальше, в сторону улицы Муталибекова.

Свернул на нее, но, пройдя один квартал, снова повернул направо.

Зачем мне гостиница? Кто меня там ждет? Свое я уже отдохнул, а что делать теперь – не знал.

И поэтому шел дальше по узенькой улочке, обе стороны которой были уставлены низенькими одноэтажными домиками. И окна в этих домах были целы, и следов от пуль на стенах не было видно. И хозяев у этих домов, наверное, не было. А куда они делись? Или куда их дели, перед тем, как превратить этот город в курорт для отдыхающих героев? Кто знает?

Солнце уже поднялось достаточно высоко, а я думал о том, что уже много лет не слышал детских голосов.

Со стороны моря, привычные слуху, доносились крики чаек.

А я, стараясь не слышать их, пытался представить себе голоса моих собственных детей. Которых не было.

Нет, не получалось.

А если уж даже вообразить трудно эти голоса, то стоит ли надеяться, что в этой жизни меня кто-то маленький назовет «папой»?

И опять замельтешили, забегали в моей голове беспокойные мысли. И, повинуясь их импульсам, я опасливо огляделся по сторонам, но никого не увидел. А ноги, словно были сами по себе, вдруг свернули за угол, на другую улицу, и в конце этой короткой улицы я увидел начало той самой «неаккуратной аллеи». Ноги помнили эту аллею, они знали, что мне эта аллея нравится.

Расстояние между последними домиками города и моей спиной увеличивалось с каждым шагом. И дышалось мне легче среди кипарисов и магнолий, а беспокойные мысли таяли, но вместо них ничего не возникало, а оставалась какая-то пустота. И нельзя было назвать эту пустоту гнетущей, но и радости она не приносила. Может быть, потому, что для радостных мыслей просто не было причин. А то, что я остался жив? Неужели это не причина? Неужели это не счастье? Странно, я даже понять не мог, почему меня самого не радует то, что я остался жив. Ведь я страшно люблю жизнь и умирать, пусть даже за самые светлые идеалы, никогда бы не согласился.

Мои ноги остановились вдруг перед узеньким проходом между двумя магнолиями, перед началом тропинки, ведущей к вилле генерала Казмо.

Не раздумывая, я ступил на эту тропу, и повела она меня по краю обрыва, с которого, полное глубокой синевы, виднелось море, спокойное и словно очищенное от волн. На его отутюженной глади белели треугольные паруса двух яхточек, застывших у маленького причала островка, на котором игрушечным замком стояла вилла генерала. И черный мостик, соединявший берег с островком, тоже казался игрушечным. И столик на террасе.

Опускаясь по выбитым в камне ступенькам, я не сводил глаз с этого сказочного островка. Трудно было поверить, что в нем кто-то живет.

Но вот я подошел к черному мостику, и вся сказочность исчезла, оставив меня в тревожном состоянии. Я не знал, что меня ждет здесь.

Но я все-таки пошел через мостик.

Парадные двери легко открылись. Внутри было прохладно и тихо.

Лестница из красного дерева звала меня подняться наверх.

Скрипнули ступеньки под моими ногами.

Остановившись на втором этаже, я услышал звяканье посуды.

Оно доносилось из-за узкой, покрытой лаком двери.

Я прислушался, надеясь услышать чей-нибудь голос, но там завтракали молча.

Сделав глубокий вдох и собрав все свое мужество, я постучал в дверь и открыл ее.

На меня сразу уставились две пары глаз.

Это была кухня. На стенах висели начищенные до блеска бронзовые сковородки – они висели «по росту», от самой маленькой – для яичницы из одного яйца, до огромной, сантиметров восемьдесят в диаметре. Дальше висели ножи. Тоже «по росту». Полки с посудой, блюда, соусницы, супницы, дуршлаги… И среди этого кухонного развала, за маленьким квадратным столиком на табуретках сидели Айвен и генерал. Оба были в трусах. Оба ели яичницу и запивали ее молоком. И лица у обоих были опухшие. То ли от бессонной ночи, то ли от вина.

  44