Особенно,... 
48 
– Ш-ш-ш, – сказал Рони, оглядываясь, как будто мы были не одни. – Я понимаю, что ты этим хочешь сказать, но другие могут не понять.
– Скажи мне то же самое. Скажи!
– Я думаю, что не стоит.
– Тогда скажи только, что это навсегда.
Он взглянул на меня и, не колеблясь, произнес:
– Навсегда.
Гостей в этот день было полно. Рони наблюдал из угла, вникая во все со спокойной силой животного, которое слишком долго находилось в клетке для того, чтобы сразу выйти из нее только потому, что кто-то открыл дверь.
* * *
Я должна была признаться себе, что рада такой его обособленности. Ряд событий, произошедших в этот день, сильно поколебали мой оптимизм.
Моя кузина Эстер, которую на прошлом параде сшибли с ног, прилагала все усилия, чтобы очернить Рони в глазах семьи. Многие наши дамы поддерживали ее на этом праведном пути. Жестокая по натуре, в самом расцвете своих шестнадцати лет, она была даже по нашим, приветствующим хорошее питание стандартам, толстой. Она самозабвенно любила играть на трубе и к каждому празднику готовила что-нибудь новенькое. Играть на трубе на солнцепеке способна только очень крепкая девушка. У нее были прямые длинные каштановые волосы, на концах она их мелко завивала. На веки при этом накладывала голубые тени. В общем, это было нечто.
– Где твой приятель, Клер? – настойчиво приставала ко мне Эстер. Она приперлась прямо в мою спальню, где мы с Вайолет и Ребеккой рассматривали наши подарки, как будто ее кто-то звал.
– Покажи-ка. – Эстер наклонилась и схватила мою подвеску.
Я оттолкнула ее руку:
– Не трогай.
Эстер скривилась:
– Дешевка. Сейчас зеленый, а вот увидишь, каким станет через пару месяцев.
– Отстань, – сказала Ребекка. – Нам неинтересно, что ты думаешь.
Я свирепо посмотрела на зловредную толстуху и спрятала подвеску под свой красный рождественский свитер. Я сидела, поджав под себя ноги, и рассматривала портативную пишущую машинку, которую подарили мне папа с мамой.
Эстер снова наклонилась ко мне:
– Кем ты собираешься стать? Секретаршей?
– Нет, писательницей. И в свое время я напишу о тебе. Так что будь осторожна.
– Ты уже, кажется, кое-что написала, – фыркнула кузина. – Ты совершенно испорчена. Боюсь, что тетю Мэрибет не волнует, что думают о тебе люди. Если бы тебя воспитала моя мама, она бы не позволила принять в подарок дешевку, которую Рони Салливан скорее всего украл в копеечном магазине. Я посмотрела ей прямо в глаза:
– Почему бы тебе не поменять местами голову и задницу? Ведь все равно и то и другое полно дерьма?
Вайолет и Ребекка от удивления даже рты пооткрывали. Я никогда не употребляла слово “дерьмо” в присутствии кого бы то ни было, кроме Рони.
– Башка с дерьмом, – добавила я весело.
Эстер надменно посмотрела на меня:
– Ты, наверно, научилась этому у Рони Салливана?
– А вот и нет. Сама придумала.
– Так я тебе и поверила! Этот парень – мразь. Он будет так же гоняться за шлюхами, как и его отец. Хорошо бы он провалился сквозь землю.
– А еще лучше – чтобы ты. Рони замечательный. Он нам всем нравится.
Эстер ухмыльнулась:
– Значит, ты собираешься стать писательницей и шлюхой.
Вайолет и Ребекка в ужасе прижали руки ко рту. Не к ушам, конечно. Они страстно ловили каждое слово и, впустив в одно ухо, вовсе не собирались выпускать через другое.
Я мило улыбнулась Эстер:
– Конечно, я буду самой шикарной шлюхой в Дандерри. Во всяком случае, это лучше, чем сосать трубу и знать, что твоя толстая туша больше ни на что не годится.
– Представляю, что будешь сосать ты, – выдала напоследок Эстер и вылетела из комнаты.
Злая, выбитая из колеи, я передернула плечами. Бывают же такие дуры на свете. Вайолет с глазами, полными ужаса, спросила:
– Как ты думаешь, что она имела в виду?
– А, плевать!
Ребекка, покраснев, сложила лодочкой руки и что-то прошептала Вайолет на ухо. Та сморщила нос и уставилась на меня.
– Какой ужас!
Они меня внимательно рассматривали, как будто под моей личиной скрывался кто-то отвратительный до невозможности. Подвеска казалась мне горячей.
– Не беспокойтесь, я не собираюсь стать шлюхой, – заверила я их. – Я пошутила.
– Тогда и не употребляй больше это слово, – Вайолет поджала губы.
Зато Ребекка с готовностью наклонилась ко мне.
– Ну, чему еще тебя научил Рони Салливан?
– Да ничему он меня не учил, – с досадой отмахнулась я.
48 
