Особенно,... 
85 
Я положила его на колени, быстро вскрыла и вынула из него переплетенную в кожу папку толщиной в полдюйма.
Я торопливо просматривала красиво отпечатанные страницы.
Вот адрес – в Сиэтле. На другом конце страны. Почему именно Сиэтл? Хоп и Эван заглядывали через плечо. Земля. Дома. Квартиры. Склады. Покупка. Продажа. Аренда Разные штаты, разные города. Бог мой! Какой размах. Он гордился собой. Но это была лишь часть тайны, которая двадцать лет удерживала его вдали от меня.
– Боже, – прошептал Хоп. – Ты только посмотри – проспект его собственности.
– Это он показывает тебе, сестренка, чего он стоит. А стоит он много, – возбужденно сказал Эван.
Еще Роан прислал записку на темно-сером, вырванном из еженедельника листе.
Твой дедушка Джо как-то рассказывал мне, что твоя бабушка и он обменивались подарками шесть месяцев, прежде чем ей разрешили встретиться с ним наедине. У него была плохая репутация. Она посылала ему яблочные пироги, он ей цветы. Потом он стал посылать ей пластинки. Классической музыки. “Не помню, что это было, – говорил он. – Но играли на скрипке. Она полюбила ее и меня”.
Вот тебе подарок от меня. За атлас. Ты должна мне следующий. Я помню, как сильны в вашей семье традиции. Я всегда помнил самое хорошее. И самое плохое тоже.
Думаю, что понимаю, чего ты боишься.
Я вытащу тебя из дома, из твоей кровати, Клер. Ей-богу, ты приедешь сюда и снова возьмешь жизнь в свои руки. Сейчас я здесь и не надо никуда звонить.
Я взяла кусок старой доски, на которой он вырезал наши имена. Завернула в красивую подарочную бумагу, и Хоп отвез ее Роану с моей запиской.
Я не желаю знать, сколько у тебя этих проклятых денег, бог с ним, с твоим бизнесом. Я хочу знать все о мальчике, который вырезал наши имена на этой доске. Пока ты не решишь, что этот мальчик существует, все остальное не имеет значения. Приезжай и привози письма.
На этот раз ответа он не прислал.
Я встала на следующий день на рассвете, надела свой белый халат и теннисные туфли, пошла в солярий и осторожно встала на механическую пешеходную дорожку, которую мне прислала Вайолет после того, как я швырнула в нее подушкой. Я написала ей длинное письмо с извинениями. Она ответила, что, хотя и простила меня, приехать не рискует. Она велела мне больше ходить.
В комнату вошел Джош.
Мы обменялись приветствиями. Он сел в качалку, держа на коленях чашку кофе. Джош напоминал теперь бочонок с ногами, рыжие волосы клином спускались на лоб. Я называла его Мохаук-республиканец. Почему-то его нынешний облик ассоциировался у меня именно с этим индийским именем. Впрочем, у нашего солидного сенатора хватало юмора смеяться над собой.
Джош расправил невидимые морщины на своей белой рубашке и идеально отутюженных брюках, поправил узел шелкового галстука. У него, по его словам, выдалась напряженная неделя: речи, переговоры и все такое прочее.
Он по-прежнему пользовался дома своей старой спальней и еще одной комнатой, которую превратил в офис. Но можно сказать, что здесь он почти не жил. Каждый месяц он отсутствовал недели по три – разъезжал по делам или торчал в Атланте.
По нашим сведениям, Джош встречался с женщиной. Ее звали Лин Су, она работала над дипломом в области политических наук. Ей было около двадцати пяти, родилась она в Америке, но по происхождению была вьетнамкой. Мама и папа все время просили познакомить ее с ними, но Джош уверял, что тут нет ничего серьезного.
– Кажется, Роан приехал сюда создавать нам проблемы, – сказал наконец Джош. – Он сумел сделать деньги, и слава богу. Но семью не купишь.
– Не читай мне мораль, – сказала я.
– Ты тоже жила отдельно от семьи. Только мы с тобой видели, что представляет собой мир на самом деле. Для Брэди он всего лишь большой кувшин для его финансовой кухни. Хоп и Эван вообще люди не того масштаба. Мама и папа в душе хотели бы, чтобы президентом снова был Эйзенхауэр.
– Ближе к делу, мой умный брат.
– Для мамы и папы то, что ты дома, значит очень много. Они очень хотели этого все время. Я вовсе не желаю, чтобы теперь, когда все налаживается, семья раскололась на два лагеря.
– А ты не принимай близко к сердцу, и все будет окей.
– Мама скажет тебе все, что ты захочешь слышать.
Она слишком устала и надеется, что ты ее простишь. Папа гордится своей объективностью. Большинство не захочет поднимать открытого скандала, но как знать. Ты опять хочешь испытывать на прочность семейные устои? Кто-то должен остановить тебя.
85 
