Особенно,... 
124 
Большие труженики, они прожили нелегкую жизнь, были хорошими родителями и добрыми прихожанами, любили и почитали друг друга. И вот теперь дочь вознаградит их за все добродетели, позволив полюбоваться на осколки своей разбитой жизни! Наверное, она совершила ужасную ошибку. Нельзя было соглашаться на их приезд, нельзя было вообще посвящать их в свою трагедию.
Припозднилась ты с угрызениями совести, дорогая.
– Мамочка! – окликнула издалека Джада и, вмиг преодолев разделявшее их расстояние, бросилась в объятия матери. Ей пришлось нагнуться, чтобы мама смогла дотянуться губами до ее щеки.
– Дорогая моя! Ты просто жаром пышешь, прямо как печка в зимнюю ночь. – Мать любовно пригладила волосы Джады. – А мы уж, грешным делом, решили, что ты про нас забыла.
Отец, как всегда, терпеливо дожидался своей очереди. Джада обняла его, поцеловала; он просиял, довольный, а потом заглянул ей в глаза:
– Нам очень жаль, доченька, что у тебя неприятности. Джада едва сдержала слезы. Боже, боже, как хорошо быть рядом с людьми, которые растили ее, заботились о ней, знали ее и в четыре года, и в девять, и в одиннадцать, и во время строптивой юности!
– Простите, что опоздала. На дороге авария, я застряла.
– Никто не пострадал? – всполошилась мама, и на этот раз Джаде пришлось сдерживать улыбку. Островитяне так не похожи на жителей громадной Америки.
– Честно говоря, не знаю, мамочка, – извиняющимся тоном ответила она.
– На всякий случай помолимся, чтобы все обошлось. Так они и сделали, после чего взялись за чемоданы.
– Полет прошел хорошо?
– Нормально. – Мама кивнула. – Хотя что тут может быть хорошего – тридцать тысяч футов по воздуху!
– Мне пришлось остановиться на другом конце площади, так что до машины…
– Ничего, доченька, – поспешил заверить ее отец. – Мы привыкли ходить пешком.
Зато к такой погоде они явно не привыкли. И день-то выдался не особенно холодный, а ее бедные родители съеживались буквально на глазах. Когда добрались до «Вольво», маму колотила дрожь, а отец (не отдавший ни один из двух чемоданов) совсем посерел от холода. Джада тут же повернула ручку обогревателя до максимальной отметки. Какое счастье, что эта деталь машины – единственная – работает без перебоев! Они еще и на шоссе не выехали, а родители расцвели будто тропические растения в парнике.
– Давай, доченька, расскажи нам по порядку всю свою грустную историю, – подал голос отец. – Благо за международные переговоры платить не нужно.
Собираясь с духом, Джада не отводила глаз от дороги.
Какими словами описать весь ужас ситуации? Страшно представить, что с ними будет… Но они ведь для того и прилетели, разве нет? Она начала свой рассказ, не щадя теперь уж ни себя, ни родителей. Папа задал несколько вопросов, а мама все это время молчала, лишь изредка ахая и качая головой. К тому времени как добрались до границы Уэстчестера, в салоне наступило молчание.
– Да-а… – наконец протянула мама. – Я только одного не могу понять: почему твоя свекровь позволила своему сыну так себя вести? Послушай, Бенджамин, ты должен пойти туда и надрать Клинтону уши! Мужчина не может так поступать!
– Отца у парня не было, – пробормотал Бенджамин, и Джада поймала в зеркальце заднего вида его озадаченный, грустный взгляд. – Откуда ж ему и знать, как должен поступать мужчина?
– По-твоему, это оправдание? А мозги человеку на что? Учиться никогда не поздно. Как он мог?! Как мог забрать деток у родной мамочки?
– А какой пример он подает сыну? – поддержал ее муж.
Мама повернулась к Джаде:
– Мы ведь увидим внучат, да, доченька?
Джаде недостало смелости признаться, что ответ ей пока неизвестен, хотя она и миссис Пэтель просила, и к своему адвокату – случайно оказавшемуся соседкой по квартире – обращалась с просьбой устроить эту встречу. Мало того, родителям еще предстояло услышать о проблеме с жильем.
– Боюсь, вам придется жить в гостинице.
– Почему это? Неужели Клинтон не пустит нас в дом?
– Клинтон прежде всего не пустит в дом меня. – И Джада поведала последнюю часть своей трагической саги – о том, как она лишилась дома, затем работы, об алиментах, содержании и оплате услуг адвоката Клинтона.
Родители надолго замолчали. Первой заговорила мама:
– Но… но это же сущее безумие! И где ты теперь живешь?
Дочь рассказала об Энджи и Мишель, об их печальных историях.
124 
