148 
– Мишель… – Он вновь повернулся к ней. – Еще не поздно все исправить. Я смогу, обещаю!
Мишель вдруг захотелось рассмеяться, и она испугалась, что у нее сейчас начнется истерика. Так было, когда мама сообщила ей о смерти бабушки, и маленькая Мишель захохотала – от потрясения и от чего-то еще, необъяснимого, но пугающего.
– Как ты смеешь давать такие обещания, Фрэнк?! Каким образом ты собираешься все исправить! Может быть, ты способен повернуть время вспять и сделать так, чтобы всего этого не было? Другого способа я не знаю.
Глядя ей прямо в лицо, Фрэнк вцепился в край стола. Мишель невольно остановила взгляд на этих руках, доставлявших ей такое наслаждение – и причинивших такую боль. От усилия кожа под его ногтями побелела.
– Послушай… – Голос Фрэнка зазвучал тише, но настойчивее. – Говорю же, я смогу! Мы с Брузманом все просчитали. Он меня вытаскивает, вы с детьми возвращаетесь, и я больше никогда вас не обижу, клянусь! Мы все это забудем, как страшный сон, Мишель!
Ей понадобилось время, чтобы сообразить, о чем идет речь. Боже правый, да он и в самом деле надеется, что все случившееся будет забыто и жизнь потечет как прежде!
– Фрэнк, ты не понима…
– Я совершил ошибку, Мишель, – перебил он. – Только одну, но серьезную, и она повлекла за собой другие. Я никак не ожидал, что все так обернется. Думал, ситуация под контролем. Думал, что защитил и тебя, и детей…
Фрэнк замолчал, словно подыскивая слова. «Господи, о чем это он? – думала Мишель. – О взятках? О наркотиках? О друзьях-политиках? О подкупленных копах?» Она видела, как снова зашевелились его губы, но не слышала ни звука, пока не заставила себя сосредоточиться.
– Еще не все потеряно, – продолжал убеждать ее Фрэнк. – Ты не должна скитаться где-то одна, Мишель. Я не хочу, чтобы дети жили у чужих людей или в отелях. Не хочу, чтобы ты беспокоилась о деньгах, обо мне, о будущем. Я хочу вернуть прежнюю жизнь, Мишель! У нас все получится…
Властность его голоса, глубина взгляда притягивали Мишель. Стоит ли удивляться, что она так долго была под влиянием этого человека – красивого, сексуального, сильного? Он казался таким уверенным в себе, таким неколебимым и неустрашимым. Достойным доверия, как никто другой. Безупречное снаружи и гнилое внутри яблоко. Нет, не райские кущи ожидают ее, если она вернется, не сад наслаждений. И сам он – не Адам, а змей-искуситель.
– Помнишь прошлое Рождество, Мишель? Помнишь, как мы вместе собирали двухэтажную кровать в спальне Фрэнки? Помнишь, как сидели за праздничным столом, а потом заглядывали в чулки с подарками? – Фрэнк достал из кармана компас – дешевую безделушку, собственноручно выбранную для папочки маленьким сыном. Мишель ясно вспомнила, как помогала Фрэнки заворачивать подарок в блестящую зеленую с красным бумагу. Глаза ее наполнились слезами. – Не бросай меня, Мишель! – взмолился Фрэнк. – Прошу, потерпи еще немножко. Можешь не приходить в суд, если не хочешь. Можешь даже домой не возвращаться. Только прости и пообещай, что дождешься, когда я выберусь.
Мишель попыталась представить, как вернулась бы в свой любимый дом и наладила бы привычное течение жизни – завтраки, обеды, совместные ужины; пылесос, кубики «Лего» под диваном; ласки Фрэнка по ночам… Эта жизнь – все, о чем она мечтала с детства. Да как он смеет искушать ее надеждой на возвращение безвозвратно утраченного? Как он смеет?!
– Разрушил все ты, Фрэнк. Не я. Так что…
– Не надо, Мишель! Мы сможем все вернуть. Улик против меня нет, одни слова. Со свидетелями обвинения Брузман в момент разделается. Клянусь, больше у них на меня ничего нет! – Он запнулся. – Деньги – вот то единственное, что может меня погубить, поэтому ты должна мне их вернуть. И еще потому, что Брузман и судья обойдутся недешево.
Мишель пыталась вникнуть в смысл его слов. Брузман и судья?.. Хочет сказать, что подкупит судью? Что судебные издержки обойдутся в полмиллиона долларов? Или боится, что ей не удастся надежно припрятать неопровержимую улику?
А Фрэнк продолжал говорить:
– До конца своих дней я буду вымаливать твое прощение! Мне жаль, Мишель. И очень стыдно. Мама вне себя от горя. Я причиняю страдания всем, кого люблю…
Мишель смотрела ему в глаза, казавшиеся двумя темно-карими звездами в ореоле черных, слипшихся от слез ресниц. Ее глаза тоже увлажнились. Ах, если бы она смогла его простить! Пусть зарылся бы лицом ей в шею и дал волю слезам, а потом унес бы в постель…
148 
