50 
— Вы мне отказываете?
— Вы совершенно выбили меня из колеи.
— Я ведь сказал, что у вас будет время подумать. Несколько дней назад, на открытии выставки мне показалось, что вы чувствовали себя расслабленно рядом со мной. Мы так здорово общались. Я почувствовал какое-то единение.
— И решили жениться?
— Я решил это в первый день нашего знакомства.
— Сегодня не самый лучший день для розыгрышей.
— Я и не думал шутить, — стараясь говорить спокойно и уверенно, ответил Рогозин.
— Тогда я сразу скажу «нет».
— Это глупо!
— Зачем же вам такая дура? — Щеголева все больше вскипала.
— Вы самая замечательная женщина из всех, с которыми меня сталкивала жизнь.
— Одна из длинного списка — очень приятно. И это комплимент?
— Не придирайтесь к словам. Я волнуюсь, вы в состоянии это понять? — Рогозин перешел на повышенные тона, не замечая этого.
— Нечего на меня кричать. Я повторяю — «нет»! Прощайте.
— Вы не можете так поступить со мной.
— Могу! Могу! Оставьте меня в покое! Найдите себе молодую, интересную девушку без прошлого, без взрослой дочери, без внука и будьте счастливы. Все, я не могу больше говорить…
Щеголева резко нажала на кнопку, оборвав разговор. Она выдернула из телефонной розетки шнур, решив покончить с поздравлениями на сегодня. Она была сыта ими. Сбросив тапочки, Юля устроилась на диване среди многочисленных подушек, укрывшись мягким пледом из верблюжьей шерсти. Ей вдруг стало холодно, по телу бежали мурашки, а зубы отбивали неприятную дробь. Она злилась на себя, Надежду, Наташу и Сеню, на Рогозина, на весь мир. Здесь все было против нее: характер, возраст, жизненный опыт.
— Боже, что со мной такое? — Юлия укрылась пледом с головой. Слезы полились из глаз, удушливым обручем сдавило горло. Она рыдала, спрятавшись ото всех, не заботясь о том, что кто-то станет свидетелем ее слабости. Щеголева была уверена, что это слабость плюс жалость к себе. Они прорвались наружу за долгие месяцы, во время которых она держала себя в руках, не позволяла себе распускаться.
Сейчас она хотела выплакаться. И сама не ожидала, сколько же их, соленых, застилающих глаза слез. Она чувствовала, что они не приносят облегчения. Напротив, с каждой минутой возрастало презрение к себе, такой трусливой, старомодной, способной на поступок только в тайных мыслях. Реально она выбрала удел одинокой, стареющей женщины. Скоро она перестанет выглядеть так моложаво, природа возьмет свое, и каждая клеточка тела будет указывать возраст своей хозяйки. И тогда она точно никому не будет нужна. Нет, Наташе, Андрюше — всегда, но ведь сейчас Щеголеву заботило не это. Она чувствовала, что теряет, может быть, последний шанс начать новую жизнь, впустить что-то прекрасное, чего никогда, никогда не испытывала. Ничего такого, что планировалось бы долгие годы, ничего заученного, никаких штампов — просто элементарное следование зову плоти, сердца.
Юлия отбросила плед, вытирая мокрые щеки, нос о подушку. Она не могла находиться в неподвижном состоянии и принялась ходить по гостиной взад-вперед. Время от времени она выглядывала в коридор, чтобы взглянуть на свое отражение в зеркале: веки явно опухли. Это было очевидно и без зеркала, потому что окружающее пространство как-то странно сузилось. Юлия перестала метаться по комнате. Она остановилась, подумав, что сейчас самое время войти в спальню, в кабинет Щеголева. Она оправдывала свое желание сделать это предстоящим отъездом. Нужно проветрить комнаты, нужно взглянуть на привычное расположение вещей и прислушаться к себе. Юлия лукавила, не желая прямо признаваться в этом. На самом деле она хотела узнать, что почувствует, перешагнув порог комнаты, где еще совсем недавно не могла находиться.
Остановившись перед дверью спальни, Юлия на мгновение замешкалась. Она чуть было не передумала, отпрянув всем телом. Но в следующее мгновение резко толкнула дверь, и та распахнулась, постепенно открывая привычную картину. Все было на своих местах. Щеголева не почувствовала учащенного сердцебиения, панического страха. Ничего такого, что испытывала в первое время, оставшись одна.
Перешагнув порог комнаты, Юля медленно обвела взглядом аккуратно застеленную атласным покрывалом кровать, яркие подушки, воздушный балдахин, застывший над широкой кроватью словно в ожидании. Вытянув шею, она продолжала осмотр. Потом ступила на мягкий ковер, словно впервые рассматривая его замысловатый орнамент. Она прошла по нему к окну, осторожно ступая по ворсу, чувствуя, что каждое прикосновение приносит ей удовольствие. Приоткрыла форточку, сразу ощутив на щеках поток морозного воздуха.
50 
