68 
Конечно, отныне она должна отказаться от своего триумфа в создании образа Джилл. И пора прекратить упоминать о своей любимой Олбани. Мери Джейн может использовать свой талант. Хорошей внешности должно оказаться достаточно, чтобы предпринять еще один штурм горы. Но теперь Мери Джейн необходимо здорово поработать над собственным обновлением. Она обязана научиться играть роль прекрасной, полной надежд, преуспевающей женщины. Да, она читала интервью с подобными дамами, смотрела фильмы с такими персонажами. Мери Джейн знала, как изучить эту роль. Это будет ее величайшее достижение, гораздо более сложное, чем создание на сцене образа толстой, неряшливой Джилл.
Мери Джейн оперлась о дубовую спинку стула и поднялась. На улице сгущались сумерки. Количество прохожих увеличилось. Люди приезжали с востока, выходили из станции и направлялись на запад по своим домам. Их ждали семьи? Их ждали горячий ужин и, возможно, даже несколько шуток после тяжелого рабочего дня? Мери Джейн на мгновение почувствовала, как жалость к себе начинает охватывать ее, словно влажная, холодная накидка. А что, если она не сможет избавиться от веса, который поймал ее в ловушку и держит крепче савана? Что, если доктор Мур не станет ею заниматься? Что, если у него ничего не получится? Мери Джейн сбросит вес, доктор Мур займется ею, а если нет, то это сделает какой-нибудь другой врач. «А что, если ты опять потерпишь поражение, и на этот раз не из-за своей внешности? В конце концов, кем ты себя считаешь? Сколько симпатичных девушек пытались добиться успеха и обивали пороги приемных в Сан-Диего? И много ли находилось работы для новых звезд? Кем ты себя считаешь?»
И вдруг в сгустившихся сумерках Мери Джейн услышала голос своей бабки: «Хочешь роль в серьезной пьесе? А кто ты такая? Слушательница драматической школы? Или ты считаешь себя Сарой Бернар? Кто ты? Кем ты себя возомнила?» Мери Джейн закрыла уши руками, но голос бабки звучал очень громко.
– Я не знаю, кто я или кем я стану. Но я не та, кем была, – в отчаянии выкрикнула она. – Я не та, кем была!
20
В лучах послеполуденного солнца длинные тени пересекли веранду, окружавшую бассейн тетушки Робби. Лайла лежала на животе на кушетке в открытом купальнике, чтобы принимать все тепло жаркого светила, хотя над ней был навес, способный защитить от взрыва водородной бомбы. Ее шелковистые рыжие волосы, покрытые толстым слоем крема, были обернуты полотенцем. Скоро Жозе должен был принести ей огромный ледяной бокал лимонада, приготовленного из натуральных лимонов и диетического сиропа. Он даже наверняка бросит туда листик настоящей мяты. Жизнь здесь, у Робби, хотя это и был тормоз во всех смыслах этого слова, представляла определенную выгоду. И тетушка Робби давал дельные советы. «Реши, чего ты хочешь, и хватай это со скорлупой», – деликатно выражался он. И Лайла скоро начнет сбор орехов. Она больше не сомневалась в том, чего хотела. Ей было необходимо кино, кино, более прекрасное, чем то, в котором работала ее мать. Ракета, чтобы запустить ее в глаза публики. Лайла услышала чьи-то приближающиеся мягкие шаги, слегка приоткрыла глаза и увидела тетушку Робби без роликовых коньков и в огромной соломенной шляпе. Было странно видеть его не плавно скользящим, а шагающим вразвалочку.
– Что такое, Робби? – спросила Лайла с лучшим образцом южного акцента, глядя на голую ногу, выглядывавшую из-под аквамаринового с розовым халата. – Что случилось с твоими коньками?
Тетушка Робби тяжело опустился рядом с ней на кушетку.
– Эта сука Жозе. Он спрятал их от меня, я уверен.
– Зачем? – удивилась Лайла. Она стала привыкать к их постоянным схваткам и даже иногда получала удовольствие, слушая, как два противника огрызаются друг на друга.
– Он ненавидит коньки. Говорит, что ему за меня стыдно. Ты можешь поверить? – Робби обтянул подол халата вокруг ног. – Я ему говорю: «Дорогой, если мне не стыдно, то почему стыдно тебе? Ведь это Голливуд».
Робби рассмеялся, воздев к небу свои дряблые руки, затем нахмурил брови, попытался придать лицу грозное выражение и громким театральным голосом выкрикнул:
– Если он не вернет мне их сегодня, клянусь, я позвоню в службу эмиграции. – Затем Робби откинулся назад, чтобы поля шляпы заслонили его глаза от солнца. – Могу я узнать, что ты делаешь на этой жаровне? – спросил он, оглядывая полуобнаженную фигуру Лайлы, намазанную маслом для загара. – Разве ты не знаешь о дырах в озоновом слое? Получишь рак кожи. Если свалишься со своей болезнью мне на голову, я тебя убью. Заруби себе на носу. И никакого траура. В черном я похож на говно.
68 
