45 
Она знала, что это любовь, о которой она молилась.
Любовь, которая бывает не только мягкой и нежной, но сильной, требовательной и непреодолимой.
— Я люблю… тебя! Я люблю… тебя! — хотела она сказать, но в словах не было нужды.
Оделла проснулась; ей снился маркиз.
Было восемь часов.
По звону посуды она поняла, что в детской уже готов завтрак.
На мгновение она подумала, что вчерашний день ей, должно быть, тоже приснился.
Но она до сих пор чувствовала губы маркиза на своих губах.
При мысли о нем ее сердце начинало биться не так, как обычно, и сладкая дрожь пробегала по телу.
Она встала, а когда умывалась, вошла нянюшка и сказала:
— Я хочу знать, что происходит! Мистер Ньютон только что сообщил мне, что его светлость просит, чтобы ты спустилась вниз в пятнадцать минут десятого, и посылает тебе вот это.
С этими словами нянюшка положила на кровать два свертка.
Оделла догадывалась, что в них находится. Вытирая лицо, она сказала:
— Вчера вечером, нянюшка, мачеха приезжала сюда с виконтом, чтобы забрать меня домой.
Нянюшка в ужасе вскрикнула, но, прежде чем она успела что-то сказать, Оделла продолжала:
— Маркиз спас меня, и они уехали снова.
— Откуда они узнали, что ты здесь? — спросила нянюшка.
Оделла подумала, что нет времени рассказывать ей про Фреда Коттера, поэтому она просто пожала плечами.
— Ты сказала, что его светлость тебя спас, — нахмурилась нянюшка. — И как же он это сделал?
Оделла улыбнулась.
— Не сердись на меня, нянюшка, но, пока я была здесь, мы несколько раз встретились и теперь… собираемся пожениться!
На мгновение нянюшка потеряла дар речи.
— Пожениться! — воскликнула она в восхищении. — Большего счастья я не могла тебе пожелать — и в этом доме самые лучшие детские в мире!
Оделла рассмеялась.
В то же время она чувствовала, что готова заплакать оттого, как замечательно все получается.
Потом, удовлетворив свое любопытство, нянюшка помогла Оделле надеть единственное белое платье, которое она захватила с собой.
В свертках, присланных маркизом, обнаружилась длинная фата до самого пола и диадема, украшенная цветами и бриллиантами.
— В таком наряде впору ехать к королеве в Букингемский дворец! — заметила нянюшка, когда Оделла была одета.
— Мне важнее маркиз, а не королева! — сказала Оделла. — О, нянюшка, как, по-твоему, я достаточно для него красива?
Говоря это, она думала о леди Беатон и других красивых женщинах, которых упоминала горничная.
— Ты столь же красива, как была твоя мать, — ответила нянюшка. — А она была самой прекрасной женщиной, которую я видела за всю свою жизнь!
— Это все, что я хотела услышать, — улыбнулась Оделла.
Она поцеловала нянюшку и пошла вниз.
— Да благословит тебя Господь, дитя мое! — воскликнула нянюшка со слезами на глазах. — И пусть ты всегда будешь такой счастливой, как в этот день.
— В этом я не сомневаюсь! — сказала Оделла уверенно.
Спускаясь на первый этаж, она чувствовала, будто за плечами у нее выросли крылья.
Она знала, что маркиз будет ждать ее в холле.
Он смотрел, как она сходит по лестнице, и думал, что всю жизнь мечтал встретить такую женщину, но боялся, что никогда не встретит.
Целуя ее в первый раз, он понял, что ее еще никто не целовал.
Он был первым мужчиной в ее жизни — и последним.
Маркиз знал многих женщин, но никого из них он не любил так, как Оделлу.
И не только из-за ее красоты, которая очаровала его, или за духовную чистоту, которая ее окружала.
Интуиция говорила ему, что она чувствует то же самое, что и он, что они стали одним целым еще до того, как их соединило таинство брака.
Часовня, построенная одновременно с замком, была освящена, как полагается, и, поскольку их обвенчал бы священник, в юридическом оформлении брака уже не было бы необходимости.
Маркиз подал Оделле руку, и они двинулись вдоль длинного коридора, который вел к часовне.
Маркиз всегда именно так представлял себе свое венчание и знал, что они оба запомнят его на всю жизнь.
Не будет никаких так называемых «друзей», не будет завистников, не будет людей, обожающих все критиковать и способных испортить этим даже священное таинство.
Он видел, что Оделла немного волнуется, и, когда она положила ладонь на его локоть, почувствовал, как дрожит ее рука.
«Я буду защищать ее и сделаю счастливой на всю жизнь, — поклялся он. — И никто никогда не посмеет ее испугать!»
45 
