Особенно,... 
88 
Осунувшийся, усталый до предела Дед почти не спал эти дни. То и дело он вспоминал мудрую присказку Алексея Ильича Коренева: «До того, як зайти в церкву божу, подумай, як з неї вийти…»
Старик все понимал, как знающий врач понимает состояние больного. Оно крайне тяжелое, почти смертельное. Почти! Но именно в этом «почти» Ковпак и видел спасение. Они с Рудневым должны были превратить единственный остававшийся им шанс на успех в самый успех. Во что бы то ни стало! Иначе соединение погибнет в мышеловке. Еще раз — в который по счету! — они должны обмануть противника и спасти людей для дальнейшей борьбы. Было ли окружение в горах следствием каких-либо ошибок или просчетов? Нет! Даже не зная тогда ничего о личном приказе Гитлера, Ковпак хорошо понимал, что немцы не простят ему уничтожения нефтепромыслов, а потому «выйти из божьей церкви» на этот раз будет труднее, чем когда-либо раньше. Но он выйдет из нее, непременно выйдет!
…Старик сидит на камне и пристально всматривается в стоящего перед ним гуцула, приведенного разведчиками. Тот почему-то виновато переминается с ноги на ногу, вертит в руках заношенную крысаню — шляпу с рябеньким перышком удода.
— Ты, брат, чего сюда забрел? — голос у Деда обычный, ровный, разве что чуть усталый, с хрипотцой.
— Послали… — чуть слышно отвечает задержанный.
— Вот как… И кто же?
— Герман…
— Зачем?
— Велено мне передать партизанам, германы вас иначе как бандитами не называют, что, мол, крышка вам, деваться некуда. Так что, дескать, сдавайтесь, а то всех перебьют до единого. И еще — Ковпака с Рудневым, обоих передать герману живыми. Все…
Ни Дед, ни гуцул не расслышали шагов неизвестно откуда взявшегося Платона Воронько, этот подрывник и поэт умел ходить, как сова летает, — беззвучно. Воронько захватил последние слова гуцула, широкое добродушное лицо его исказилось гневом:
— Виноват, товарищ генерал, что вмешиваюсь, знаю, что не положено, но все же позвольте сказать пару слов этому! — он кивнул в сторону задержанного и, не дожидаясь Дедова согласия, выкрикнул:
— Значит, говоришь, нас к стенке, а Ковпака с Рудневым живыми немцу? Так? Ну а этого ты еще не видел? — И Воронько яростно ткнул под нос шарахнувшегося обладателя крысани огромную фигу.
— Видал ты такое, а? Так вот, погляди сам хорошенько и тем передай, кто тебя послал. Понял?
Так совпало, что в этот самый момент подошли комиссар, Панин, Базыма, Бакрадзе, Матющенко, у каждого у них было к Деду свое дело, но теперь все они, словно сговорившись и соревнуясь, совали под нос совсем опешившему гуцулу недвусмысленные комбинации из трех пальцев, приговаривая:
— И от меня!.. И от меня!.. И от меня!
Глядя на эту и смешную, и серьезную, и курьезную, и грозную сцену, Ковпак неудержимо расхохотался — впервые за много дней. Он уже давно сообразил, что перед ним никакой не лазутчик, не наемный агент гестапо, а обыкновенный трудовой крестьянин, схваченный карателями и до смерти запуганный. Что с таким прикажете делать? Не враг же он, свой, разве что страх ум отшиб на время. И Ковпак, разумеется, поступил с учетом всего:
— Понял, что к чему? — спросил он гуцула.
— А чего ж. Не дурной же вовсе, понять нетрудно, — ответил тот, несколько приходя в себя от испытанного потрясения.
— А раз так, будь человеком. Отпустим тебя по-хорошему, видим, что злого умысла у тебя против нас нет, просто немец страху нагнал. Оробел ты и пошел к нам с немецкой гадостью. Верно?
— Все как есть, господин…
— Ну-ну, давай без этого! Какой я тебе, к черту, господин, — нахмурился Дед. — Ты эти холопские штучки брось. Ты мне не слуга, а я тебе не пан. Мы с тобой единой крови люди — советской. Понял?
— Ваша правда, товарищ… — несмело отозвался крестьянин.
— И ты эту правду запомни накрепко, она самая главная. А теперь слушай… К немцам вернись. Мол, не повезло мне, не угодил я к партизанам. Ни с чем обратно двинулся. Вот и все. И ни словечка им, гадам, больше. Понял?
— Спасибо, уразумел!
— Давай тогда поживее вниз отправляйся.
— Иду! — заторопился гуцул. — И хочу вам открыться, вон на той поляне, — он указал, — овец для вас наши пастухи припрятали. Целую отару. Вам на харчи. Еще там дуб здоровенный увидите. Так вы от него шагов двадцать на восход отойдите и сразу ж копайте: мы вам бочки с брынзой схоронили. Все. Прощайте, браты! — Гуцул низко поклонился, накрыл голову крысаней и исчез из виду: в горах человек скрывается из глаз мгновенно.
88 
