Особенно,... 
58 
В углу за серым металлическим столом сидел полный человек в хаки. Шея у него была повязана желтым шелковым платком. Равнодушно оглядев арестантов, он небрежно повел рукой, указывая на противоположный конец комнаты. Один из конвоиров снял со стены кольцо с ключами. Американцев вывели из здания и повели через пыльный, заросший сорняками двор к небольшому каменному строению с массивной деревянной дверью, окованной железом.
В двери на уровне глаз имелось квадратное отверстие, затянутое металлической сеткой. Один из конвоиров отомкнул ключом большой висячий замок, открыл дверь и снял с пояса еще одну связку ключей.
Лас эспосас,[79] сказал он.
Ролинс поднял руки в наручниках. Конвоир повернул ключ и снял их. Затем настала очередь Джона Грейди. Дверь заскрипела, застонала и с грохотом закрылась.
В помещении было темно, если не считать света, пробивавшегося через квадратное отверстие в двери. Джон Грейди и Ролинс стояли с одеялами в руках и ждали, когда глаза привыкнут к темноте. Пол был цементный, и пахло парашей. Немного погодя кто-то подал голос из угла камеры.
Куидадо кон эль боте.
Не ступи в парашу, предупредил Ролинса Джон Грейди, услышавший предупреждение.
А где она?
Не знаю. Главное, не ступи в нее.
Ни хрена не видно.
Вы тут оба, раздался из темноты другой голос.
Ролинс медленно повернулся, и на его лице появилась болезненная гримаса.
Господи, только и вымолвил он.
Блевинс, ты, спросил Джон Грейди.
Ну да.
Джон Грейди осторожно шагнул на голос. Тут же проворно убралась чья-то вытянутая нога, словно змея, завидев путника. Джон Грейди присел и уставился на Блевинса. Тот пошевелился, и в скудном свете Джон Грейди увидел его зубы. Казалось, мальчишка улыбается.
Что видит ковбой, когда он без оружия, сказал Блевинс.
Давно тут отдыхаешь?
Не знаю. Давно уже.
Подобрался к ним и Ролинс.
Значит, это ты навел их на нас, спросил он, глядя на мальчишку сверху вниз.
Ничего я их не наводил.
Они знали, что нас было трое, сказал Джон Грейди.
Вот именно, поддакнул Блевинс.
Ни черта они не знали. Если бы они вернули лошадь, то плюнули бы на нас. Похоже, этот гаденыш нас подставил, прошипел Ролинс.
Лошадь, между прочим, моя, с вызовом произнес Блевинс.
Теперь они уже могли как следует рассмотреть его. Он был тощий, грязный и в лохмотьях.
Это они увели у меня лошадь, седло и кольт!
Ролинс и Джон Грейди присели. Никто ничего не говорил, потом молчание нарушил Джон Грейди:
Что ты натворил, спросил он Блевинса.
Ничего особенного.
Но все-таки?
Ты прекрасно знаешь, что именно он натворил сказал Ролинс.
Значит, ты все-таки вернулся в Энкантаду?
Конечно. А что, нельзя?
Слушай, ты, говно, говори, что натворил. Выкладывай все как есть!
Нечего мне выкладывать.
Ну прямо! Так я тебе и поверил, сказал Ролинс.
Джон Грейди заметил, что у стены сидит старик и не сводит с них глаз.
Де ке кримен кеда акусадо эль ховен,[80] спросил он.
Асесинато,[81] сказал старик, поморгав.
Эль а матадо ун омбре?[82]
Старик снова заморгал и потом поднял вверх три пальца.
Что он сказал, спросил Ролинс.
Джон Грейди не ответил. Ролинс снова подал голос.
Что он сказал? Я и так понимаю, черт возьми, что сказал этот сукин сын…
Он сказал, что Блевинс убил троих.
Вранье, отозвался Блевинс.
Ролинс медленно осел на пол.
Все, нам крышка. Считай, что мы уже на том свете. Я знал, что этим все кончится. С той минуты, когда впервые увидел этого сучонка.
Это нам не поможет, отозвался Джон Грейди.
Умер только один, сказал Блевинс.
Ролинс поднял голову, посмотрел на него, потом встал, перешел на противоположный конец камеры и сел там.
Куидадо кон эль боте, предупредил старик.
Джон Грейди повернулся к Блевинсу.
Что я ему плохого сделал, спросил тот.
Расскажи, что произошло, попросил Джон Грейди.
Оказалось, что Блевинс устроился работать в немецкой семье в Палау в восьмидесяти милях к востоку от Энкантады. Когда он отработал второй месяц, то взял заработанные деньги, сел на своего коня и поехал через ту же самую пустыню, привязал коня у того же самого ручья и, одетый как все местные, отправился в город. Два дня он просидел у магазина, пока не увидел того самого человека с его пистолетом, торчавшим из-за пояса.
58 
