Последние отзывы

  113  

Вышедшая к двери женщина была немолода. На этом отдаленном становище она жила с мужем, который, как она сказала, отдал глаза за революцию. Она прикрикнула на собак, те куда-то слиняли, и когда она отступила, пропуская его в дом, этот ее муж стоял в крошечной комнатке с низким потолком, как будто поднялся поприветствовать высокого гостя.

— ¿Quién es? ^[415] — сказал он.

Она ответила ему, что это американец, который заблудился. Мужчина кивнул. Он отвернулся, и его изборожденное морщинами лицо на миг поймало слабый отсвет лампы, в которой горел газойль. Глаз у него в глазницах не было, веки были плотно сомкнуты, так что его лицо постоянно хранило выражение болезненной самоуглубленности. Как будто он все время размышляет о каких-то былых ошибках.

Сели за сосновый стол, выкрашенный зеленой краской, и женщина принесла гостю чашку молока. Он чуть ли не забыл уже, что люди иногда пьют молоко. Чиркнув спичкой, поднесла ее к кольцевому фитилю керогаза, отрегулировала пламя и поставила на него кастрюльку, а когда вода закипела, одно за другим с ложки опустила туда яйца и вновь накрыла ее крышкой. Слепой мужчина сидел прямо и напряженно. Как будто это он был гостем в собственном доме. Когда яйца сварились, женщина переложила их, курящиеся паром, в миску и села, стала смотреть, как мальчик ест. Он взял одно и тут же уронил обратно. Она улыбнулась.

— Le gustan los blanquillos? ^[416] — сказал слепой.

— Sí. Claro. ^[417]

Посидели. Яйца в миске исходили паром. Свет керосиновой лампы, на которой не было абажура, делал их лица похожими на маски, висящие в воздухе.

— Dígame, — сказал слепой. — ¿Qué novedades tiene? ^[418]

Билли сказал, что в этой стране он для того, чтобы вернуть лошадей, украденных у его родителей. Сказал, что путешествует с братом, но сейчас с ним в разлуке. Слепой слушал, наклонив голову. Спросил, что нового слышно о революции, но таких новостей у мальчика не было. Затем слепой сказал, что хотя в их краях вроде бы все спокойно, это не обязательно добрый знак. Мальчик покосился на женщину. Женщина серьезно кивнула. Похоже, она относилась к мужу с большим почтением. Билли взял из миски яйцо, разбил скорлупу о край и начал чистить. Пока он ел, женщина завела рассказ об их жизни.

Она сказала, что ее слепой муж происходит из простой семьи. Имеет «orígenes humildes»,^[419] как она выразилась. А глаз своих он лишился в лето Господне одна тысяча девятьсот тринадцатое, в городе Дуранго. ^{70} До этого он уехал на восток (это еще в конце зимы было), вступил в отряд Макловио Эрреры, ^{71} и третьего февраля, после сражения у Намикипы, они взяли город. В апреле он воевал на подступах к Дуранго в рядах повстанцев под командованием Контрераса и Перейры. ^{72} В арсенале федералистов они нашли древнюю, французского литья полукулеврину-дрейк, ^{73} к которой его как раз и приставили. Город они не взяли. Он мог бы спастись, продолжала женщина, но не оставил свой пост. И попал в плен наряду со многими другими. Пленным дали возможность присягнуть на верность правительству, а тех, кто отказался, ставили к стенке и без долгих проволочек расстреливали. Среди них были люди разных национальностей. Американцы, англичане, немцы… Были и те, кто приехал из стран, о которых здесь и слыхом не слыхивали. Но и они отправлялись к стенке и там умирали под градом винтовочного свинца и в жутком дыму. Они беззвучно падали друг на друга, выпачкав кровью своих сердец штукатурку сзади. Он видел это.

— Среди защитников Дуранго тоже, конечно, были иностранцы, но такой был один. Немец-уэртист ^{74} по фамилии Вирц, капитан федеральной армии. ^{75}

Захваченные в плен повстанцы стояли на улице, связанные друг с другом проволокой от забора, как марионетки, а этот человек прохаживался вдоль строя, нагибаясь, чтобы заглянуть каждому в лицо — как отражается у них в глазах работа смерти, — потому что у них за спинами продолжались fusilamientos. ^[420] Тот человек говорил по-испански, в общем-то, неплохо, хотя и с немецким акцентом, и он сказал artillero, ^[421] что только самый жалкий идиот способен умереть за дело, которое мало того что нельзя назвать правым, так еще и обречено. В ответ пленный плюнул ему в лицо. А немец сделал нечто совсем уже странное. Он улыбнулся и слизнул слюну пленника с губ. Он был верзила, здоровенный дядька с огромными ручищами, он протянул их, схватил двумя этими ручищами пленника за голову и наклонился вроде как поцеловать его. Но это был не поцелуй. Он схватил его за лицо, так что со стороны и впрямь могло показаться, что он наклонился поцеловать его в каждую щеку, как делают военачальники-французы, но что он сделал на самом деле, так это, сильно втягивая щеки, высосал у человека по очереди оба глаза, а потом выплюнул их, и они повисли, болтаясь на каких-то ниточках, чуждые, мокрые и дрожащие у него на щеках.

  113