67 
Остальные уже бросились врассыпную, старики вздымали руки, дети вздрагивали и моргали при пистолетных выстрелах. Нескольких молодых индейцев, выбежавших с натянутыми луками в руках, тут же пристрелили, и лавина всадников покатилась по всей деревне, подминая хижины из травы и дубинками сбивая наземь их вопящих обитателей.
Вечером, когда уже давно стемнело и взошла луна, в деревню вернулась группа женщин, уходивших вверх по течению сушить рыбу. Они с плачем бродили среди того, что от деревни осталось. На земле ещё тлело несколько костров, и среди трупов крадучись шмыгали собаки. Одна старуха, встав на колени у почерневших камней перед своим домом, разворошила угли, раздула из пепла огонь и принялась поднимать опрокинутые горшки. Повсюду вокруг неё лежали мертвецы с ободранными черепами, будто светящиеся голубизной влажные полипы или фосфоресцирующие арбузы, выложенные охлаждаться на лунном плато. Наступит день, и нестойкие чёрные головоломки, написанные на этих песках кровью, растрескаются, разрушатся, их унесёт ветер, а когда солнце несколько раз совершит свой круг, следы этой бойни сотрутся. Ветер пустыни занесёт всё, что осталось, солью, и не будет никого — ни духа, ни книжника, — кто поведал бы проходящему мимо страннику, как здесь когда-то жили и умерли люди.
Через день, ближе к вечеру, на лошадях, увешанных гирляндами зловонных скальпов тигуа, американцы въехали в городок Каррисаль. Он давно уже почти весь лежал в руинах. Многие дома пустовали, форт оседал обратно в землю, из которой воздвигся, а обитатели казались полуживыми от прежних напастей. Мрачными взглядами тёмных глаз они провожали эту обагрённую кровью процессию, проплывавшую по их улочкам, как богатый торговый корабль. Казалось, всадники прибыли из какого-то легендарного мира: за ними тянулся странный шлейф, похожий на остаточное изображение в глазу, и потревоженный ими воздух становился другим, наэлектризованным. Они проехали мимо осыпающихся стен кладбища, где один на другом в нишах лежали мёртвые, а земля вокруг была усеяна костями, черепами и разбитыми горшками, словно тут был ещё один, более древний оссуарий. На пыльных улочках позади всадников появлялись люди в лохмотьях и стояли, глядя им вслед.
В тот вечер они разбили лагерь у тёплого источника на вершине холма среди остатков старинных испанских каменных строений и, раздевшись, погрузились, как послушники, в воду, а по песку в это время расползались огромные белые пиявки. Утром выезжали ещё затемно. Далеко на юге изломанными цепями беззвучно вспыхивали молнии, выхватывая из пространства синие голые силуэты прерывистых стаккато холмов. Над покрытыми дымкой пустынными просторами занимался обложенный тучами сумрачный день, и на пространстве округлого горизонта всадники насчитали целых пять отдельных гроз. Они ехали по чистому песку, и лошадям было так тяжело, что людям пришлось спешиться и вести их в поводу, карабкаясь на крутые барханы, где ветер сдувал с гребней белую пемзу, словно пену с морских валов, песок был шероховатый, барханы меняли форму, и вокруг не было ничего, кроме изредка попадавшихся отполированных костей. Они пробирались по дюнам целый день и к вечеру, когда спустились среди шипастых акаций и зарослей «тернового венца» с последних невысоких песчаных холмов на равнину, представляли собой скопище иссушенных жаждой и измождённых людей и животных. Они выводили на равнину лошадей, а с мёртвого мула, резко крича, сорвались орлы-гарпии и, кружа, полетели на запад, к солнцу.
Две ночи спустя из бивуака в горном ущелье далеко внизу они увидели огни города. Они сидели вдоль сланцевого гребня с подветренной стены расщелины, пламя костра металось на ветру, а их взгляды были прикованы к фонарям, что подмигивали из синих глубин ночи в тридцати милях от лагеря. Перед ними в темноте прошёл судья. По ветру пролетели искры из костра. Судья уселся среди поцарапанных плит сланца, и они сидели, будто существа из прежних веков, наблюдая, как один за другим тускнеют далёкие фонари, пока от города на равнине не осталось лишь крохотное пятнышко света, которое могло быть и горящим деревом, и далёкой стоянкой путников, а может, его и огнём-то нельзя было считать.
Отряд выезжал из высоких деревянных ворот губернаторского дворца, когда двое солдат, которые считали проехавших, вышли вперёд и взяли лошадь Тоудвайна за недоуздок. Мимо проехал Глэнтон и последовал дальше. Тоудвайн привстал в седле.
67 
