Последние отзывы

  20  

— Ну, — говорит она, — вот и ты.

— Вот и я. Вот и ты. Очень хорошо выглядишь, Клаудия.

У него в волосах появился намек на седину. И все тот же слегка взъерошенный вид: дорогой костюм не мешало бы отгладить, галстук не строго перпендикулярен полу, на рукаве следы пепла. Она втянула носом воздух:

— Как видно, у тебя новая подружка. И еще моложе, чем ее предшественница. Дурной знак — прежде ты был более разборчив.

Он пропускает это мимо ушей и оглядывает комнату.

— Кто все эти люди?

— Местная jeunesse dore'e,^[55] — отвечает Клаудия.

— Нам надо вливаться, я полагаю.

— Выливаться.

Он улыбается своей откровенной сексуальной улыбкой и она чувствует, как в ней закипают раздражение и страсть.

На другом конце комнаты, полной безвкусно одетых незнакомцев, Джаспер видит Клаудию. Она, в красном платье, без головною убора среди шляп с перьями и вуалями, кажется здесь восхитительно неуместной. Они идут навстречу друг другу. Он рассматривает ее, вспоминает ее, наслаждается ею.

— Твою последнюю книгу продают на каждом углу, Клаудия.

— Я на меньшее и не рассчитывала. — Как ты?

— Превосходно.

— Что этот юноша… он разумен?

— Судя по всему, да, — отвечает Клаудия, — вполне вменяем.

— Лайза выглядит великолепно.

— Нет. Бледная, как обычно, а платье вообще ужасное. Идея твоей матери.

У нее за спиной он видит мать; она отважно улыбается и приветствует гостей.

— Надо бы побродить здесь.

— Еще не перебродил?

Она смотрит на него, и он вдруг решает, что не будет возвращаться в Лондон сегодня вечером.

— Поужинаешь со мной?

— Даже не надейся, — огрызается Клаудия.

Он пожимает плечами:

— Уже договорилась с кем-то?

— Не твое дело, Джаспер.

Минутная прихоть превращается в потребность; он берет из ее рук стакан:

— Позволь, я принесу тебе еще один.

Лайза, затянутая в корсет так туго, что, кажется, готова выскочить из собственного худенького тела, из чудесного шелкового платья, которое бабуля Бранском заказала в «Хэрродс»,^[56] видит их, стоящих посреди комнаты (люди украдкой на них поглядывают), и в животе у нее появляется тянущая пустота. Уж не ссорятся ли они? Если нет, это, пожалуй, еще хуже. Она закусывает губу, сердце глухо бьется, и яркие краски этого дня меркнут. Лучше б они не приходили, лучше б они ушли, лучше б их вообще не было. Мать даже не позаботилась надеть шляпу, и отец не в визитке, как отец Гарри, а в обычном костюме. Но даже несмотря на это, они выглядят элегантнее всех остальных, ярче, интереснее и значительнее.

Мы с Джаспером провели вместе ночь в гостинице в Мейденхэде,^[57] за завтраком поссорились и не виделись два года. Прямо как в старые времена. Секс был продолжительный и незабываемый; ссора тоже. Все вертелось вокруг тогдашней деятельности Джаспера в роли телевизионного магната. Он стоял за созданием только что вышедшего на экраны необъятного сериала, в основу которого легла история Второй мировой. Главный герой, молодой офицер, продвигается по театру военных действий от Балкан к Дальнему Востоку в антураже исторических реалий — военного кабинета Черчилля, высадки союзных войск, Ялтинской конференции. Постановку много хвалили и обсуждали; ей предстояло стать первой в ряду дорогих глянцевых картин, тщательно воссоздающих недавнее прошлое. Джаспер довольно мурлыкал. Он ждал, чтобы я засвидетельствовала свое восхищение. Я сказала: «Терпеть не могу этот фильм». Он поинтересовался почему. Я объяснила: он умаляет прошлое, превращает историю в развлекательное чтиво. Обычный самоуверенный догматизм, отозвался Джаспер, твоя беда в том, что ты не способна к компромиссам, это же новый способ духовного контакта. Атмосфера накалилась. Я заявила, что так оно и есть, а новоиспеченные медиумы вроде него наживаются за счет облапошивания других. А ты, отрезал Джаспер, получаешь гонорар за книги, в которых занимаешься почти тем же самым. Я указала на разницу между историческим анализом и исторической беллетристикой. Он сказал, что в моих книгах беллетристика цветет пышным цветом и что я завидую. Он приплел сюда же и тот фильм о Кортесе. Это другое, сказала я, там я просто зритель. Мы честили друг друга на все корки, сидя за покрытым белоснежной скатертью столиком в украшенном цветами баре на берегу реки; официантки боязливо жались к стенам. Наконец, он сказал: «Ты до смешного близко принимаешь это к сердцу, Клаудия. Воспринимаешь этот сериал как личное оскорбление. С чего бы это — тебе лучше знать». Я поднялась и вышла. Глупо, конечно.

  20