Тогда-то она и родила ему двух детей: старшего Рональда и младшую Энни.
Нэнси улыбнулась. Чем больше врачи пугали ее возможными осложнениями и даже риском гибели ее и ее не родившегося ребенка, тем большую решимость она испытывала. Наверное, потому, что только риск и придавал ее жизни настоящий вкус.
А потом все как-то стало увядать. Волнения сошли на нет, дети стали требовать все больше сосредоточенности и внимания, но главное в том, что внезапно изменился сам Джимми. В какой-то момент он словно разучился преобразовывать страх в ярость и все чаше возвращался домой подавленный и бессильный — почти во всех смыслах.
Нэнси это не устраивало, но, что бы она ни предпринимала, ему становилось все хуже и хуже, а ей требовалось все больше и больше. Даже не секса — ощущения жизни.
Она пыталась поделиться этим своим ощущением с подругами, но отклика так и не нашла. Они кивали, улыбались — и не понимали. И вот тогда она стала наблюдать. Старательно приглядываясь к другим столь же молодым парам, Нэнси искала сходства и различия, слушала их шутки и вникала в их проблемы, но — странное дело — они, нормальные молодые люди, все чаще казались ей почти точной копией Джимми. Страх, озабоченность, а порой и полное бессилие словно поселились в каждом здешнем доме. Они считали деньги и брали кредиты, думали о пенсии и социальной страховке, а в остальном словно и не жили!
«Боже! Они что — все такие?! — растерянно спрашивала она себя. — Как же так можно?»
Пожалуй, Нэнси так и осталась бы в твердом убеждении, что только она одна во всем городе и олицетворяет правильный взгляд на вещи, если бы не этот недавний и совершенно необъяснимый случай.
***
День за днем Нэнси делала все, что нужно. Отправляла детей в школу, а мужа — на работу, встречала, кормила, выслушивала, утешала, регулярно устраивала грандиозные перестановки мебели, а однажды, проснувшись рано утром, поняла — сил больше нет. И тогда она в очередной раз проводила Джимми на службу, а детей — в школу, без разрешения взяла машину и поехала в Сан-Антонио — развеяться.
Меньше чем за час Нэнси добралась до города, припарковала машину, часа полтора бессмысленно бродила по городу, а потом вдруг обнаружила, что находится в супермаркете. Она стояла в самом центре магазина и лихорадочно обводила многочисленные полки туманящимся бессмысленным взглядом.
Некоторое время она боролась с собой, а потом, взмокнув от предчувствия неизбежной расплаты, решительным шагом прошла к прикрытому соседними отсеками стеллажу и схватила с полки баночку красной икры. Оглянулась и, чувствуя мгновенно прошедший по телу электрический разряд восторга, сунула банку в карман.
Нэнси знала, что ее ждет в случае поимки, — Джимми рассказывал ей и о порядке задержания магазинных воров, и о процедуре идентификации и составления протокола. Она представила себе, как ее привезут в участок, как откатают отпечатки ее пальцев, как внесут ее имя в картотеку, а затем предоставят право на один звонок.
Мысль о том, как Джимми услышит ее собственное признание в мелком воровстве, обернулась таким всплеском эмоций и привела Нэнси в такое смятение, что она пошатнулась и ухватилась за стеллаж, дабы не упасть.
— Мэм? Вам плохо? — мгновенно вырос рядом с ней молоденький, одетый в униформу супермаркета продавец.
— Немного, — прошептала Нэнси и поплыла по волнам наслаждения.
Парень подхватил ее под локоток и, минуя кассу, потащил к выходу, на свежий воздух.
— Сейчас полегче?
Нэнси даже не услышала. Она пошла на прямое нарушение закона впервые в жизни, и — господи! — как же это было приятно!
— Мэм! Как вы?! Ответьте!
— А? Что?
— Вам стало лучше?
Нэнси моргнула, уставилась в ясные участливые глаза продавца и залилась краской стыда.
— Вижу, что уже лучше, — улыбнулся тот. — Щеки порозовели. Может быть, врача вызвать?
— Нет, спасибо, — мотнула головой Нэнси, высвободила руку и, пошатываясь, побрела вниз по ступенькам. Сама не своя вышла на тротуар и тихо засмеялась. Удовольствие оказалось высшей пробы.
«Господи! Что это было? — мелькнула в голове более или менее здравая мысль, но она тут же стушевалась и затерялась в сказочно-красиво угасающей феерии ощущений. — Как хорошо… господи…»
Нэнси обвела улицу расслабленным взглядом и вдруг — словно ответ на свой невольный призыв — увидела готическую крышу католического собора. На какое-то мгновение в ней вспыхнул острый стыд, но и он только «подлил керосина» в пламя переполняющих ее ощущений. И тогда Нэнси вздохнула и побрела к божьему храму — пусть и католическому.