Особенно,... 
95 
Ланг приглашал друга «прислушаться к голосу первозданных глубин». Через хаос в душе своего пациента он открывал в нем скрытые возможности. Так в Германе зрело новое сильное, прекрасное творческое начало. Он стремился к космосу, зная, что тот, кто постигнет его сумрак, обретет истину. Без сомнения, доктор Ланг отдавал себе отчет в масштабе духа этого человека, с детства погруженного в атмосферу религиозного символизма. Сам католик, воспитанник бенедиктинцев, он был уверен, что разгадка Гессе в нем самом — его сущность рождалась в мистерии любви, в царстве духовности. Поэту оставалось лишь придать конкретную форму символам, которые посещали его, чтобы обрести зрелость.
Вскоре Гессе погружается в глубины, где царствует Демиан, воображаемая инкарнация его собственного «демона», рожденного из снов и красноречивого безмолвия знаков. Он — проводник в иррациональное, где таятся уже давно знакомые писателю лица: там он узнает себя — нежного Авеля, несущего на лбу «печать» Каина: «…Это была какая-то чуть заметная жутковатость, чуть больше, чем люди к тому привыкли, ума и отваги во взгляде». Детей Каина боялись: «Наличие рода бесстрашных и жутких было очень неудобно, и вот к этому роду прицепили прозвище и сказку, чтобы отомстить ему; чтобы немножко вознаградить себя за все страхи, которые пришлось вытерпеть». В мифе, который изобрели, они превратили «знак Каина» в символ бесчестия.
Инстинктивно Гессе посвящает свою книгу юности и пишет ее как историю юноши, рассказанную им самим. Эмиль Синклер, лицеист, нежный отпрыск благонамеренной семьи, знакомится с Максом Демианом, учеником старшего класса, инфернальным красавцем, шутником, отличающимся острым умом и внутренней зрелостью, в ком таится и «демон» и ангел-хранитель. Скромный Синклер, уязвимый Авель, живший лишь в чистом и светлом мире, соблазнен Демианом, который приглашает его постичь оборотную сторону действительности, где царит власть сатаны. Представляя ему Каина героем, Авеля трусом, этот мошенник, рвущийся к власти, заронил в сознание Синклера зародыш критического мышления — первый всплеск самосознания. В этом хаосе привнесенных идей у Эмиля рождается чувство собственного предназначения. Да, каждый должен отвечать за себя. И если мы носим на лбу каинову печать, так не будем опускать голову. Наоборот, выпрямимся, гордые своим предназначением! Что такое бесчестье? Где ад? Где Небо, жизнь, не-жизнь? Что значит этот плод, разделенный на две части, часть праведников и часть падших? Вся Вселенная священна. Божественное неделимо — оно одновременно и Бог, и дьявол.
«Демиан» — произведение Гессе, где сильно отразилось влияние Ланга. Эта книга — их совместная попытка избавиться от того, что стесняет человеческую душу, «выйти из яйца», достичь глубин души и сознания. Отважное предприятие, заставившее воскреснуть в писателе юность, связанную для него с мучитель-нЭым поиском своего предназначения, с той уверенностью в его понимании, с которой он напишет в начале книги: «Если бы мы были лишь единственные в своем роде существа, каждого из нас можно было бы убить ружейной пулей. Рассказывать истории не было бы больше смысла. Но каждый человек это не только он сам. Он также нечто совершенно особенное, в любом случае замечательное и важное, точка, в которой пересекаются феномены Вселенной. Поэтому история любого человеческого существа важна, вечна, божественна…»
До ноября 1917 года Гессе будет часто курсировать между Берном и Люцерной. «Мы становимся старыми людьми», — написал он сестре 4 июля, через день после своего дня рождения. Другу Феликсу Брауну он приоткрыл свое внутреннее самоощущение: «У меня дырка в крыле, и мне нужно идти пешком столько, сколько потребуется…» Весной между визитами к доктору и работой он стал находить удовольствие в живописи. «Когда хорошая погода, — поделился он с Вальтером Шаделином, — я рисую акварель, иногда две. Это потрясающе. Я раньше думал, что у меня есть глаза и что я на земле очень внимательный прохожий. Но на самом деле это началось только сейчас. Сидеть в долине между скалами и не думать абсолютно ни о чем, погрузившись в магический мир кажущегося, — это освобождает от проклятого мира, где царит воля…»
Гессе пристально всматривается в глубины собственной души. Война приобретает характер безнадежно привычной данности, а он с трепетным вниманием посвящает себя изучению единственно важного теперь для него. Он видит. Он смотрит на небо, когда рисует, на булыжник, лежащий на тропинке, на цветок в овраге, на облако, на дерево, он созерцает всю эту таинственную иконографию, которую неустанно побуждает его наблюдать доктор Ланг. Его родная земля, ее бесконечное дыхание, свет, озаряющий лица Марии и Иоганнеса, сокровища Кальва, Вайссенштайна, Маульбронна, Штеттена, нищета и любовь — все это зеркала его юности. Его близкие, в жилах которых течет такая же, как у него, кровь, места, хранящие для него особенный аромат воспоминаний, превращаются в череду символов, которые обретают место в его магической концепции мироздания.
95 
