22 
Стоп, дорогая моя! Постарайся все же даже сама с собой говорить попроще. Ты же не лекцию читаешь для аспирантов. Тебе сейчас поближе к реальности нужно быть, а не к теории…
На нормальном человеческом языке все твои умные слова на пятистах страницах означают одно – когда человек попадает в безвыходную ситуацию, за доли секунды он в своем мозгу перебирает все возможные варианты спасения. А их, как показывает богатая практика спасательных работ, как правило, бесчисленное множество. И, как ни странно, достаточно в это лишь твердо поверить, чтобы найти путь к спасению…
Самое неприятное, что подстерегает человека в момент любой опасности, – решить, что пришел твой конец. Тут-то он к нему всегда и приходит. Словно только и ждет этой мысли…
Короче, когда я вновь взглянула на Поля, глаза у меня были сухие, а во взгляде выражалось скорее всего твердое намерение выбраться отсюда как можно скорее. И не только выбраться, но и выполнить миссию, с которой меня сюда послали.
Поль, как мне показалось, меня хорошо понял. И чем дольше я на него смотрела, тем больший интерес он во мне вызывал.
Я только теперь разглядела в нем одну очень любопытную и понравившуюся мне особенность. Несмотря на свой несколько инфантильный имидж по сравнению с Васильевым или тем же Грегом, Поль постоянно был готов к мгновенным активным действиям. Просто ситуация, на его взгляд, еще ни разу не становилась критической, и он не спешил реализовывать эту свою готовность.
Он был словно готов к выстрелу в любую секунду, как пистолет со взведенным курком, зажатый в твердой и уверенной руке… Правда, это как-то не совсем органично сочеталось с его склонностью к постоянному флирту и, честно говоря, меня несколько настораживало. Не укладывалось в рамки психологической достоверности…
…Все это я уже додумывала, трясясь на спине точно такой же маленькой лошадки, которую видела на улице селения. «Лошадка» только ростом заслуживала уменьшительно-ласкательного имени, в остальном это было злобное и коварное существо. Мало того что она постоянно пыталась сбросить меня и я себя чувствовала ковбоем, выступающим на родео, эта мерзкая тварь постоянно оглядывалась и норовила укусить меня за ногу.
Поль успел мне сообщить, что это существо, с обликом лошади и нравом крокодила, называется лошадью Пржевальского. То, что впервые обнаружил и описал для науки этого кровожадного парнокопытного зверя наш соотечественник, мало меня утешило.
Один из солдат, совершенно крестьянской наружности, если я, конечно, правильно представляю себе облик афганского кочевника, показал мне, что как только лошадь оборачивается, нужно сразу же бить ее по ноздрям плеткой. Плетки у меня, естественно, не было, и никто мне ее не вручил. Пришлось приспособить для этой цели фонарик из штатного спасательского снаряжения. Он был не особенно увесистым, но достаточно жестким, и удары у меня получались, судя по реакции этой злыдни, довольно чувствительными.
Ясно было, почему нас сняли с грузовика и пересадили на лошадей. Дальше на машине ехать было просто невозможно. А нас, судя по всему, приказали доставить куда-то повыше, в горы.
Сопровождали нас теперь трое солдат с автоматами, которые управлялись с такими же «пржевалками», как я обозвала лошадей, с удивительной сноровкой. И чувствовали себя на них совершенно свободно, не хуже любого ковбоя с заокеанского Дикого Запада.
Поля, прежде чем посадить на лошадь, обыскали и отобрали у него «беретту», рацию и огромный тесак, который во французском отряде скромно назывался просто «спецножом спасателя».
Когда его обыскивали, Поль пристально посмотрел на меня и еле заметно покачал головой. До меня не сразу дошло, что он мне хочет сказать. Но когда ко мне подошел солдат и показал пистолет, телефон и огромный нож-тесак, отобранные у Поля, я сообразила. И отдала ему свой телефон, который торчал у меня из нагрудного кармана, и отцепила с пояса свой спасательский нож, который был раза в четыре меньше французского.
Обыскивать меня не стали, и пистолет, торчащий в задней поясной кобуре и прикрытый специальной маскирующей складкой моего комбинезона, остался в моем распоряжении. Поль просто знал, что солдат не станет обыскивать женщину, и предупреждал меня, чтобы я не отдавала свое оружие добровольно.
Я подумала, что, наверное, произвожу странное впечатление на афганских солдат.
Женщина без паранджи должна вызывать у них по крайней мере чувство беспокойства, если не враждебности. Но только – не опасности. Женщина на Востоке – традиционно забитое и слабое существо, занимающее место, в суровых глазах афганца, где-то между человеком, то есть мужчиной, и животным.
22 
