Особенно,... 
52 
Монахов терпеть не мог, когда его что-то отвлекало во время операции. На предложение покинуть операционную совсем Перевийченко не соглашался, вот теперь и сидел, как неприкаянный.
За дверью же, в своеобразном «предбанничке», расположился Дамир. Он читал какую-то книгу и время от времени хмыкал:
— Ну ни хэра сэбэ! Ну ныкогда би нэ подумал! Ищ сукин кот, а? Как в анекдоте — Дамир со скуки листал попавшийся под руку «Орфографический словарь русского языка».
— Па-ци-ент… — читал он. — Какой-та ругатэлний слово, чэстно гаварю. Па-ци-физм… Ну-у-у, загнулы.., акадэмики! Па-цан. О! Харощий слово.., как чытается, так и пищэтся.
Похвальный процесс самообразования был прерван в самой непедагогичной и антигуманной форме: бесшумно отворилась большая белая дверь, и вошел высокий седой мужчина, а с ним.., с ним была Лера. Бубнеж просвещающего свои дремучие мозги Дамира тотчас оборвался. Потому что в руке у мужчины был пистолет. И его черное дуло было нацелено Дамиру в голову.
Рука Дамира конвульсивно дернулась, чтобы выхватить из болтавшейся на боку кобуры пистолет, с которым у него еще оставались шансы выжить, но рука внезапно отказалась его слушаться.., он перекосил лицо в страшной гримасе, в которой дико смешались ужас и ярость, и в его уши ударил короткий, как всплеск воды, глухой звук. Звук выстрела.
Его смертный приговор.
Словарь упал на пол, а уже через секунду первое алое пятно расползлось по странице раскрывшейся где-то посередине книги…
Охотник.
Охотница.
Охотничий.
Охотно.
Лера прошла мимо привалившегося к стене Дамира и решительно рванула на себя дверь операционной. Стоящий спиной ко входу Монахов даже не шелохнулся, зато во взгляде уже пришедшего в себя Церетели, обращенного прямо на дверной проем, засветилось нескрываемое изумление с примесью болезненного предчувствия и — страха. Перевийченко медленно поднялся и сунул было руку под пиджак, но два следующих один за другим выстрела вошедшего вслед за Лерой Свиридова выщербили стену за его спиной, и одна из этих пуль не разминулась с рукой Перевийченко, уже потянувшей было пистолет.
Станислав Григорьевич побледнел, выпустил рукоять своего верного «ствола», и тот с грохотом упал на пол. Перевийченко схватился за простреленный бицепс.
— Откинь ко мне! — резко приказал Влад, краем глаза посмотрев на сжавшую побелевшие губы Леру, и показал дулом на перевийченковский пистолет. — Ногой откинь ко мне!
Тот, болезненно перекосив лицо, поспешил исполнить безапелляционный и беспощадный приказ, оцепенело пробормотав:
— Свиридов…
Все произошло с молниеносной быстротой, и никто не успел даже толком сообразить, что к чему.
Монахов вздрогнул всем телом и обернулся.
— Стой на месте! — рявкнула на него Лера и поднесла «беретту» почти к самым испуганно заморгавшим глазам профессора. — Двинешься не по приказу — получишь пулю в свою не в меру умную черелуху!
Она отступила к самой стене и кивнула Монахову;
— Приподними-ка этого ублюдка!
— Простите? — не понял тот.
— Ну Церетели подними, чтобы он хотя бы сидел, а не валялся, как кусок дерьма! — холодно проговорил Влад.
Монахов подхватил силящегося подняться собственными силами Мамуку Шалвовича и усадил на самом краю операционного стола, чуть придерживая кончиками пальцев голое волосатое плечо знатного пациента.
— Ты, вероятно, соскучился по мне, дарагой? — проговорила Лера. — Да и я, признаться, скучала по тебе с момента нашей последней бурной встречи…
Знойная была ночка, правда? Помнишь, как ты…
И она с доскональностью, достойной лучшего применения, перечислила несколько интимных подробностей их последнего секс-марафона, настолько непристойных, что смутился даже неизменно невозмутимый Монахов, а словно окаменевший в подсобке Василий Ипатьевич вспыхнул и нервно затеребил короткую козлиную бородку.
— Что морщишься, Мамука? — тоном, не сулящим ничего хорошего, продолжала Лера. — Разве не ты все это придумывал? И разве это худшее из того, что ты придумал? Разве не ты решил купить здоровье ценой жизни Димы Кропотина?
— Ты щто, ты щто! — быстро заговорил Церетели. — Пры чем тут я? Ты, наверно, нэмнога больна, дорогая, нэ в себе… И этот пистолет.., зачем он? Он вовсе нэ к чему.., свои люди…
Его сильный грузинский акцент, как иногда бывало в особо критических для Мамуки ситуациях, почти совсем исчез и сменился правильным русским выговором. Никто точно и не знал — в самом ли деле Церетели говорил с таким сильным акцентом или просто бравировал им, подчеркивая свое происхождение.
52 
