Последние отзывы

  23  

— Андрей, — сказала она, — скажи честно. Чего ты от меня хочешь?

— Ничего, — ответил я довольно честно.

— Совсем?

— Ну… То есть хочу многое, конечно… Но не в данный момент.

— Понятно. Ты хороший парень.

— С чего ты взяла? Ты меня совсем не знаешь. Я могу быть хорошим. Могу — плохим.

— Мой муж говорил, что я сука и тварь. Налей мне еще.

— Ты, конечно, не тварь, — возразил я. — У тебя хорошая комната. Пластинки. Твари живут как твари, но тут все по-людски… А насчет того, что ты сука — не знаю. Не готов ответить. Лично я не считаю это слово оскорблением.

Она посмотрела сквозь меня, пробормотала:

— Каждый божий день выслушивала. Ты тварь, ты сука, зачем я с тобой связался…

Подняла глаза.

— Может, и ты такой же? Может, вы все такие? Сначала хорошие, а потом — сука, тварь…

— Вижу, тебе было несладко.

— Да! Еще как.

— Но ведь все уже в прошлом.

Зрачки были белые, бессмысленные. Я взглянул на этикетку: производитель гарантировал тридцать градусов крепости.

Встала, грубо отдернула штору; вытянувшись, изогнув стан, открыла форточку. Закурила. Сообщила мрачно:

— Кошку заведу. Уже решила. Маленькую, персидскую. Она не будет называть меня тварью и сволочью. Она будет только мяукать.

— Хорошая идея.

— Ты не куришь?

— Нет.

— Жаль. Я бы свалила на тебя. Мать ругается, когда я курю в комнате.

— Вали смело, — разрешил я, пытаясь развернуть диалог в соответствии с рецептами Микки. — Скажи, Андрей пришел, напоил, сигаретами надымил, наговорил гадостей… Вали все, что пожелаешь.

— Ты тоже будешь называть меня сукой и сволочью?

— Если хочешь — буду.

Она повернулась, слишком резко, слишком нервно; слишком неряшливо тряхнула кистью с зажатой меж пальцев сигаретой.

— Хочу! Давай скажи: ты сволочь, ты сука. Можешь даже ударить. Он тоже меня бил. Днем. Пока мать с отцом были на работе. Бил, потом уходил и шатался где-то до ночи. Потом мать сказала: «Или пиши на него заявление, или убирайтесь оба из моего дома…»

— Извини, что лезу… Но зачем ты вообще с ним связалась?

— Не твое дело! Дай мне рюмку. Только полную. И пепельницу дай. И сам подойди поближе. Вот сюда встань и говори: сука, сволочь, дура, ненавижу… Давай говори.

Пила по-девичьи, тянула меж едва приоткрытых губ, маленькую рюмочку — за три глотка.

— Не сегодня, — возразил я, поднося пепельницу. — В другой раз. Я подготовлюсь, выучу разные злые слова и выражения, приду завтра — и начнем.

— Нет. Сейчас. И рубашку расстегни. До пояса. Мне нравится, когда расстегнуто…

— Может, сама расстегнешь, если нравится?

— Еще чего. Ты вообще, зачем сюда пришел? Думаешь, я сука? Блядища? Вино притащил, расселся тут, как у себя дома…

Это армия виновата, подумал я. Два года ходил строем. В это время они тут женились, разводились, били друг друга и рубашки расстегивали. Я отстал от жизни. Ничего не понимаю в бабах. Десять минут, четыре рюмки — и вот: мной уже управляют. Что делать, брат Микки? Почему ты умеешь, а я — нет?

Шел обратно, усмехался про себя. Ликер оставил привкус карамели и соды. Два раза посмотрел фильм — но так и не понял, какова его профессия. Вроде бы сидел, развалясь, в мощном кресле, нажимал кнопки, смотрел в экраны, но как-то вполглаза.

Кто ты, Микки?

Через пять лет, в середине июня, ехал по пустому Гоголевскому бульвару, в два часа ночи; специально очень медленно, открыв все окна, для создания иллюзии пешей прогулки. Рядом сидела тонкая, длинноногая, с красными волосами. Четыре дня назад, при знакомстве, назвалась Региной; я не поверил, и с тех пор ни разу не назвал по имени. Говорила, что танцует; я верил, ее сильные ноги с узкими бедрами и немного вывернутыми наружу ступнями двигались отдельно от слишком прямой спины, так бывает у балерин.

— Вот здесь, — объявил я, нажимая на тормоз и показывая пальцем. — Вот в этом месте полная иллюзия, что я — в Электростали. В парке культуры и отдыха. Такая же листва, и так же фонарь светит.

— Круто, — сказала она. — А куда мы едем?

— Ко мне в офис.

— Ура. Я увижу, чем ты занимаешься.

— Зачем тебе знать, чем я занимаюсь?

— Ну… Все-таки.

Справа нас осторожно объехало такси. Водитель бросил раздраженный взгляд. Мы мешали ему работать.

— Был старый фильм, — сказал я. — Не помню, как называется. Там герой красиво играл с женщиной в любовь. Она спросила: «Чем ты занимаешься?» Он ответил: «Я покупаю и продаю деньги». Скажи, хорошо звучит?

  23