Последние отзывы

  117  

Он отставил лом и пошел к зарослям стланика. Наломав ветвей, он вернулся к обозначенному месту. Свалил в гору. Потом отправился на поиск более крупных веток. Чтобы прогреть почву, костер должен быть приличный, не какие-то там угли для шашлыка.

На мгновение прервав нарезку ветвей – Вилен Михайлович работал охотничьим ножом, – он прислушался. Ему показалось, что где-то хрустнула ветка. Он выпрямился так быстро, что кольнуло в пояснице. Яковенко некоторое время стоял без движения, вытягивая шею и всматриваясь в таинственную густоту.

Ничего не заметив, Вилен Михайлович продолжил собирать сучки для костра.

Ветка хрустнула не случайно. За действиями Яковенко из-за деревьев наблюдал посланный специально для этой цели Эдик. Но в этот момент он не смотрел на Вилена Михайловича, а осторожно пробирался сквозь сосновый полог, потому что у него в кармане пиликал сотовый.

Говорить, находясь на таком близком расстоянии от объекта наблюдения, он не мог. Поэтому и решил отойти на десяток метров.

Ветка хрустнула вторично. Вилен Михайлович снова замер. С высоких крон струилась пронзительная тишина. Он потащил ствол к тому месту, где надумал жечь костер.

В этот момент Эдик достал из кармана трубку и сразу наткнулся на недовольный голос Карагодина:

– Что там у тебя?

– Костер готовит, – зашептал Эдик.

– Чего? – не разобрал Карагодин. – Громче не можешь говорить?

– Не могу, я рядом с мужиком, – просипел Эдик. – Он костер складывает.

– Понятно.

– Что делать-то?

– Веди наблюдение, – приказал Карагодин.

Эдик спрятал трубку и стал бесшумно пробираться по направлению к готовящемуся костру.

Яковенко тем временем принялся раскладывать костер, принявший у него вытянутую форму.

Эдик тоскливо наблюдал за его действиями, а в его мозгу потихоньку рождался самостоятельный проект.

* * *

Карагодин доложил обстановку Шепелеву. Тот повеселел.

– Вот ведь как – не всегда побеждает сила, – философски заметил он, – хотя все же только с силой и можно считаться.

Карагодин не скрывал своего нетерпения.

– Так, может, этого мужика повязать?

– Ну ты и торопыга! – усмехнулся Шепелев. – Плесни-ка еще коньяку.

Карагодин открутил пробку на «Карафе» и на треть наполнил стаканчик шефа.

– Пусть он выкопает, – продолжал Шепелев, – флаг ему в руки! Да нет, я не то чтобы о наших братьях забочусь, боюсь, как бы они не перетрудились. Я вот о чем думаю: а вдруг приятель наш где-то ошибся, что-то не так понял? Давай подождем – время есть.

– А полярник? – беспокойно забегали глаза Карагодина.

– Или ты в штаны кладешь? Чем он тебя так запугал? Ты его не поймал не потому, что он такой неуловимый, а потому, что ты такой нерасторопный!

Карагодин проглотил колкость.

– Так что не рыпайся. Эдик нас предупредит. Да потом, чтоб такую землю разморозить, нужен не один час.

Шепелев хлебнул коньяку и потянулся.

Карагодиным овладело чувство обиды. Его труд, его старания, его верная служба, значит, яйца выеденного не стоят. Он бросал неприязненные взгляды на потягивающего коньяк шефа. Так, чтоб тот не видел, конечно. Тимофей глухо сопел под столом. Теперь у Шепелева всегда будет повод поиздеваться над ним. Мол, не поймал полярника, не нашел камней. Это я, Семен Никанорович, собственной персоной, и полярника нейтрализовал, и сокровища добыл.

Шепелев подозревал, что его подчиненный обижен. Но ему не было до этого никакого дела. Как большинство людей, наделенных психологической проницательностью, но эгоистичных и самонадеянных, в момент, когда заветная цель кажется достижимой, Шепелев становился нечувствительным к чужим эмоциям, ослепленный уверенностью в собственной непотопляемости.

* * *

Егор продвигался к Октябрьскому. Отсутствие вертолета радовало его, но и немного беспокоило. За все это время у него появилось представление о том, что борьба с Шепелевым неминуема, а тут вдруг затишье. Не задумали ли чего эти негодяи?

Как бы то ни было, он не намерен был отступать. Уже начало смеркаться, когда он подошел к реке.

Противоположный берег был почти неразличим в дыму ледяного тумана. На миг Егора захватила пугающая белизна пейзажа. В этом подавляющем все живые оттенки белом цвете была некая бесстрастная самодостаточность, полное отрицание природного ритма, спокойное и упорное противостояние наступающей весне.

Снег смерзся со льдом, образовав сплошное покрытие. Кое-где маячили полыньи, окруженные пепельными полукружьями влажного снега. Издалека они не были заметны, но вблизи затаенное коварство их изломанных зеркал гипнотизировало взгляд.

  117