– Что же ты сразу не сказал? – накинулся я на тезку, представив, к каким последствиям могло бы привести появление на перегруженных транспортом улицах неумелого «чайника».
– А что именно я должен был сказать? – невозмутимо ответил Колобок. – Ты спросил, вожу ли я машину. Но не поинтересовался, насколько хорошо я это делаю.
Глава 17
Бурный обмен впечатлениями Чехов выдержал стоически. Да он, похоже, и сам не слишком-то торопился просмотреть кассету. Возможно, из-за того, что опасался, как бы вся эта суета вокруг нее не оказалась напрасной.
Когда же время просмотра все же подошло, я быстро выяснил, что лично для меня на пленке нет ничего интересного. Полковник просматривал запись в ускоренном режиме, переходя на нормальный только тогда, когда на экране появлялась очередная фигура. Крутиков записью очень заинтересовался. Правда, любопытство его возбуждалось не столько содержанием пленки, сколько техническими подробностями. В частности, каким образом на трехчасовой кассете могла уместиться запись протяженностью в двадцать четыре часа. Я же устроился на диване с журналом и, беспрестанно позевывая, устремлял взгляд то на его страницы, то на экран телевизора.
– О! – воскликнул Колобок. – Прокрути-ка обратно. Надо же, та самая особа, которая в институте нашем училась. Ну, я рассказывал о ней. Блин, как же ее зовут…
Я с любопытством посмотрел на экран и выронил журнал.
– Катя…
– Катя? Точно! Катя! – Крутиков радостно хлопнул по подлокотнику кресла. – На три курса позже меня училась. Потрясающая женщина.
Чехов посмотрел озадаченно на нас, потом на экран.
– Так я не понял, Катя из института или Катя твоя? Которая из них?
– Это моя Катя, – твердо сказал я.
– Которая в свое время училась со мной в медицинском институте, – подхватил Крутиков.
Чехов пожевал нижнюю губу и задумчиво закончил:
– И которая теперь трудится в интересующей нас суперсекретной лаборатории. Интересное кино. Так что ты там, Вован, о ней рассказывал? Эксперименты, говоришь, проводить любила? Ладыгин, как же тебя эта гипнотизерша не скушала, а?
– Я ей понравился, – буркнул я. – И вообще, никто меня не гипнотизировал.
Я осекся, вспомнив, как Колобок использовал меня в качестве наглядного пособия по способам ненавязчивого введения в гипнотический транс.
– Да ну, ерунда, – я отмахнулся, как будто пытался этим жестом отогнать прочь роившиеся в голове мысли. – Не помню ничего подобного. Да мы вообще почти не разговаривали.
Колобок нетерпеливо вскочил.
– А ты и не обязан что-нибудь помнить. Ты можешь вообще ни о чем не догадываться. Кстати, чем меньше ты помнишь, тем лучше усваивается то, что внушалось. А для того, чтобы что-то внушить, совсем не обязательно вводить человека в глубокий транс. А особенно эффективно внушение, которое было сделано, пока человек спал. Я имею в виду обычный сон.
Перед глазами тут же мелькнула картинка: я просыпаюсь и вижу изучающий взгляд Кати.
– Ерунда, – повторил я упрямо. – Выпытывать под гипнозом у меня нечего, тайнами никакими не владею. И чувствую себя как обычно. Значит, никто ничего мне не внушал.
Крутиков вскинул брови.
– Как обычно? В самом деле? А кто намедни под машину кидался? Чехов, представляешь, он под машину броситься хотел.
– По какому поводу? – поинтересовался Чехов.
– Никуда я не бросался! Просто задумался, а тут – машина.
– Интересно, о чем можно так задуматься?
– Да я не помню. Мысли какие-то дурацкие были.
Чехов хотел было высказаться, Крутиков попросил:
– Погоди, Юра. Скажи-ка, Володя, что для тебя важно в жизни?
Что важно в жизни? Что важно… Чехов машинально нажимал на пульте кнопки, и на экране снова и снова появлялась Катя, проходила несколько шагов, оглядывалась, смотрела прямо мне в глаза и исчезала за дверью. Потом быстро двигалась обратно и вновь шла мимо камеры, мимо меня…
– Ну, что важно… Любовь. Еще дружба, работа. Это главное, наверное.
– Хорошо. А предположим, работу ты потерял, лучший друг тебя предал, любимая женщина бросила. Что тогда?
Я на мгновение представил такую перспективу и ужаснулся.
– Тогда и жить незачем.
– Ты действительно так думаешь? – Колобок медленно и отчетливо выговаривал каждое слово. – Это действительно твои мысли?
Я растерялся. В самом деле, мои ли это мысли? Не припомню, чтобы когда-нибудь меня пугала перспектива потери работы. Потерять любимую женщину или друга, конечно, тяжело. Но…