Последние отзывы

  115  

«Ну да… он же обморозился…» – вспомнил Костины слова отец Василий.

– Борис, – тихо позвал он. – Ефимов… Ты меня слышишь?

Костолицый медленно приоткрыл глаза.

– Это я. Узнаешь?

– А-а… поп… – слабым голосом произнес миссионер. – Живой…

– Живой, – кивнул священник. – Спасибо тебе, Боря.

– Нам не жалко, – улыбнулся костолицый. – Как твоя… супруга?

– Родила. Сын. Три семьсот пятьдесят.

– Богатырь… – Костолицый медленно повернул голову в сторону окна.

Священник проследил за его взглядом. На окне стояла толстенная металлическая решетка. Эта палата у Кости всегда была особой, для подобных случаев…

– Ничего не поделаешь, Боря, – печально произнес отец Василий. – Закон есть закон.

– Я знаю… – Костолицый снова повернул голову и пронзил священника ясным, тревожным взглядом. – Против закона… я ничего не имею.

Кажется, это надо было понимать так, что есть вещи и пострашнее закона.

– Помнишь, я тебе про Хозяина говорил?

– И что?

– Достанет он меня здесь. Обязательно достанет… Никакие менты не спасут… – Глаза костолицего на секунду затуманились. – Тебя-то он трогать не станет, ты ему никто, интереса не представляешь… уж, извини… а меня…

В интонации, с которой говорил костолицый, чувствовалась такая тоска, что священник не на шутку перепугался. Он давно не встречался с такой невероятной тоской.

– Что я могу для тебя сделать? – спросил он.

– Булавка, – одними губами произнес костолицый и показал глазами на пижаму священника. – Дай мне булавку.

Отец Василий кинул взгляд на приколотую к воротнику пижамы английскую булавку, на секунду рассердился – опять Ольга со своими суевериями! – и невольно посмотрел на скованные наручниками кисти костолицего.

– Зачем тебе? – задал он, может быть, самый глупый вопрос в своей жизни.

– Дай… – посмотрел ему в глаза костолицый.

И было в этом взгляде столько мольбы, что священник смутился. Он видел, что костолицый не врет; отец Василий давно уже научился отличать правду от кривды, но преступить закон самому…

– Дай, – повторил костолицый, и священник, сам не веря, что делает это, медленно расстегнул булавку и положил ее на серую больничную простыню. Костолицый моментально накрыл ее ладонью и как-то сразу успокоился, стих…

– Спасибо, друг, – вздохнул он и закрыл глаза. – Тебе это там зачтется.

Священник попятился и торопливо вышел. Милиционеры привстали со своих стульев и проводили батюшку долгими, удивленными взглядами.

* * *

Отец Василий отбыл домой немедленно. Он не хотел ничего слышать ни о больнице, ни о показаниях, которые необходимо давать, ни о чем. Единственное отступление от маршрута, которое он себе позволил, был заход в храм. Священник быстрым шагом, не замечая вокруг никого и ничего, подошел к иконе святого Угодника Николая, упал перед ней на колени и долго, страстно молился, благодаря за свое спасение, а еще пуще – за спасение своей жены и новорожденного сына Михаила.

И это уже потом, когда священник поднялся, к нему кинулись прихожане, стараясь потрогать, убедиться, что батюшка жив и здоров и все снова пойдет по-прежнему… И отец Василий улыбался им, ласково отвечал на пожатия, но упорно пробивался к выходу. Теперь у него оставалась только одна цель – дом. Правда, за ним увязался-таки диакон Алексий, но, как бы ни был благодарен ему священник за беспрерывную работу храма, уделить диакону сколько-нибудь времени он не мог. Да и не хотел. И Алексий все понял и, уже проводив батюшку почти до самого дома, отстал и с любовью осенил уходящую вдаль крепкую фигуру крестным знамением.

И только войдя на знакомый двор, отец Василий понял, что все прошло. Что больше ни за что на свете он не позволит втянуть себя ни в одну авантюру, потому что вся его жизнь, весь смысл его существования заключен здесь.

Он вприпрыжку преодолел последние метры, взлетел на крыльцо и толкнул дверь. И, словно отвечая на это его хозяйское движение, изнутри пахнуло блинами.

– Ольга! – крикнул он. – Ты здесь?

И перед ним, как в сказке, немедленно появилась та, ради которой…

– Не кричи, Миша, – улыбнулась ему жена. – Мишка спит.

Он подошел, обнял ее и уткнулся носом в теплую, нежную шею.

* * *

Отец Василий наворачивал блины и слушал. Ему было так хорошо, как не было, пожалуй, никогда.

– Стрелка совсем извелась, – подкинула ему прямо со сковороды очередной блин Олюшка. – Одно то, что соскучилась… Я когда открыла, кинулась лизаться! Всю обслюнявила!

  115