— Я не ем дурацкие фартуры!
— Это почему? — удивляется Лурдеш, слегка поправляя криво висящее блюдечко.
— Они вредные, — гордо говорит Жоаниня. — Бабушка говорит, что в них эти…жиры… от них люди становятся толстыми и умирают от сердца. И от этого…который у тебя. Бабушка говорит, что ты, когда была маленькая, ела много фартур, поэтому теперь…мама? Мама, это мое блю…МААААААААААМААААААААА!!!!
"Ничего, — зло думает Лурдеш, промывая холодной водой неглубокие порезы. — Ничего, дорогая мамочка, я еще с тобой побеседую. Если ты думаешь, что сможешь испортить детство Жоанине точно так же, как ты испортила его мне…" — не закончив мысль, Лурдеш выключает воду, промокает руку салфеткой и заклеивает самый большой порез пластырем.
— Жоаниня! — зовет она. — Обувайся, солнышко, идем покупать тебе новое блюдечко, еще красивее! И шурр съедим. С шоколадом и ванилью!
Зареванная Жоаниня с недовольным видом застегивает белые сандалии.
— Сама ешь свои дурацкие шурры, — упрямо бормочет она себе под нос.
* * *
— Ну, Жоана, ну, прекрати же ты нервничать! — утомленно говорит Лурдеш. — Во-первых, сейчас ты все равно уже ничего не исправишь. А, во-вторых, даже если у тебя средний балл будет семнадцать, а не восемнадцать, ты всегда можешь поступить на сестринское дело,[23] там принимают с шестнадцатью, я узнавала.
Жоаниня не отвечает. Она сидит на диване и нервно грызет ноготь большого пальца.
— И вынь палец изо рта. Ты уже до мяса догрызлась! — командует Лурдеш. — Жоана! Кому я сказала!
Жоаниня нехотя опускает руку и тут же начинает покусывать нижнюю губу.
— Не хочу я на сестринское дело, — наконец говорит она. — Я хочу на медицину. В Коимбре после третьего курса можно специализироваться по диетологии.
— Диетология, диетология, опять диетология, — ворчит Лурдеш. — Ты уверена, что это ты хочешь, а не бабушка?
Жоаниня непределенно пожимает плечами.
— Я ничего не имею против диетологии, — уклончиво говорит она. — А бабушка сказала, что оплатит мне весь курс.
— Ну, как знаешь, — говорит Лурдеш, с трудом выбираясь из кресла. — В любом случае, не психуй и не грызи ногти. Не поступишь сейчас, поступишь через год.
Лурдеш выходит из комнаты, шаркая по полу огромными разношенными тапками и тяжело опираясь на палку. Жоаниня с острой жалостью смотрит ей вслед и снова вцепляется зубами в ноготь большого пальца.
* * *
— Жоана, ты уверена, что хочешь закрыть бабушкин счет? — сеньор Нуну Лопеш с неодобрением качает головой. — Ты хорошо подумала?
Жоаниня молча кивает.
— Может, все таки, не станешь торопиться? Представь, что через год-два тебе захочется вернуться в университет и закончить курс. Знаешь, как тебе тогда пригодятся эти деньги? — сеньор Лопеш чувствует, что Жоаниню не переубедить, но с утра в банк заходила дона Лурдеш и попросила сеньора Лопеша побеседовать с Жоаниней. "Вы же старый друг, — сказала она, сморкаясь в бумажный платок. — Может, она хоть вас послушает?"
"Черт знаешь что, мало мне своих забот, — думает сеньор Лопеш, раздраженно постукивая по зубам ручкой с золотым пером. — Подумаешь, девчонка университет бросила на четвертом курсе. Все они сейчас бросают, никто не хочет учиться. А что счет обнуляет…забеременела, поди, поедет в Испанию аборт делать…"
— Ну, ладно, Жоана, — говорит сеньор Нуну Лопеш строгим голосом. — Я в твои дела вмешиваться не желаю. Ты — девочка взрослая, и… — сеньор Лопеш коротко хмыкает — привитая, сама должна знать, что делаешь.
Жоаниня снова кивает, встает со стула, улыбается сеньору Лопешу и выходит из кабинета.
"Наглая девица, — недовольно думает сеньор Лопеш, — сидела тут полчаса, и ни разу не открыла рта. Могла бы хотя бы попрощаться по-человечески…"
* * *
Жоаниня паркует новенький фургон на тротуаре у перекрестка. В шесть утра здесь пусто, как будто город еще не проснулся. Жоаниня поднимает боковую стенку, и фургон превращается в киоск. На видном месте висит лицензия в рамочке. Рядом с ней — обязательная жалобная книга, еще ни разу не разу не раскрытая, в целлофановой упаковке.
Жоаниня подключает генератор, снимает чехол с электроплитки, и наливает масло в огромную черную сковороду.
— А вот фартуры, кому фартуры! Горячие фартуры, шурры, вафли! — тихонько мурлычет она себе под нос, надевает накрахмаленный белый передник и начинает замешивать тесто.