52 
– Ну, что, шакал? – недобро блеснув глазами, спросил Шариф, подойдя вплотную к поднимавшемуся на ноги Вахри. – Захотел подло укусить меня из-за кустов? А не кажется ли тебе, что шакалу опасно нападать на льва?
– Ты не лев, – с усмешкой заметил Вахри, – ты щенок дворовой суки, которая всю жизнь питалась объедками рыбаков. Сегодня ты победил – уж не знаю как… Но подожди, еще придет мое время, сквитаемся.
– Шакал, ты ничего не понял? – искренне удивился Шариф. – Ты помнишь меня щенком, ты помнишь меня жалким рыбаком и сыном жалкого рыбака. Но ты не видишь дальше собственного носа, потому что ты глуп, Вахри. У русских есть мудрая пословица, которая предупреждает, что не следует мочиться против ветра – забрызгаешься. Ты сейчас поступил еще глупее – все равно что встал на пути стада разъяренных слонов. И останется от тебя ровно столько же, сколько и после них – мокрое место.
– Хватит болтать, – раздраженно буркнул Вахри, который все еще не понимал серьезности своего положения. – У русских ты здорово научился говорить, но ума тебе это не прибавило. Говори, что ты за меня хочешь. Тебе заплатят.
– Мне заплатят? – расхохотался Шариф. – Ты считаешь, что мне нужны твои вонючие деньги?! Плевал я на них, плевал я вообще на все золото мира. Ты, подлый шакал, напал на меня, оскорбил меня тем, что посчитал глупее и слабее себя. Ты посягнул на самое дорогое, что у меня есть, – на мою любовь. Ты посмел прикоснуться к ней своими грязными лапами…
Шариф уже не говорил, он рычал, и в глазах у него сверкала холодная сталь смерти. До Вахри неожиданно дошло, что Шариф может его просто убить. С чего он взял, что этот сосунок побоится последствий, мести клана, потерявшего своего главаря? С чего он взял, что Шариф вообще чего-то побоится?.. И Вахри испугался сам.
– Я хотел жить по своим законам, – продолжал Шариф, – хотел, чтобы люди, которые мне доверились, не голодали и ни в чем не нуждались. Мне дорога моя родина, и я хотел сделать ее лучше. Но такие, как ты, Вахри, заставляют меня жить по вашим законам. И я буду следовать вашему примеру – но только в отношении тебя, шакал, и таких, как ты.
– Ладно, хватит! – попытался Вахри остановить гневную тираду Шарифа. – Ты выиграл; давай договариваться, как главы кланов.
Хромой сомалиец попытался сказать это с суровым достоинством, но ужас смерти схватил своими ледяными пальцами его за сердце. Голос его сделался писклявым и дрожащим.
– Договариваться? Я всегда к этому стремился. И договаривался, когда шла честная торговля. Но о чем мне договариваться с тобой? Ты не глава клана, ты вор, который ради наживы отнимет последнее у родного отца и родной матери. Ты вообще никто, потому что тебя уже нет на свете, Вахри!
– Шариф, остановись, – уже откровенно взмолился пленник. – Я дам тебе денег, много денег. Я отдам тебе все!
– Ты отдашь мне все, – злобно оскалившись, прошипел Шариф. – Ты отдашь мне самое дорогое, что у тебя есть, – твою ничтожную жизнь!
Схватив Вахри за воротник, он поволок его в дом. Главарь сопротивлялся, упирался ногами и молил о пощаде, взахлеб раздавая обещания всяких благ и тут же угрожая страшными карами. Но Шариф был сильнее физически, да и гнев придавал ему нечеловеческие силы. Подтащив свою жертву к лестнице, ведущей в подвал, Шариф схватил Вахри за грудки и встряхнул, как тряпичную куклу, – так, что ясно лязгнули зубы насмерть перепуганного сомалийца.
– Вот здесь ты ее держал, здесь ты ее избивал! Поэтому твоя гнусная шкура не достанется шакалам саванны. И грифы не поживятся твоими потрохами. Крысы будут жрать тебя, ублюдок!
Шариф выхватил гранату из кармашка жилета-разгрузки и сунул ее под нос Вахри.
– Я бы сам порвал тебя на куски, но твоя поганая кровь не отмоется с моих рук. Пусть ее слизывают со стен слизняки и мокрицы. Это лучшая для тебя компания, Вахри!
С этими словами Шариф вырвал кольцо чеки, сунул гранату за пазуху своей жертве и ударом ноги послал тело вниз. С истошным нечеловеческим визгом Вахри полетел по ступеням. Шариф отступил назад за стену и зажал уши руками. Грохот взрыва ударил по ушам и сотряс строение, которое казалось незыблемым как скала. Клубы дыма и пыли вырвались на улицу, с потолка что-то посыпалось на голову. Шариф потряс головой и стал стучать ладонями по ушам, пытаясь привести в порядок барабанные перепонки.
Когда он шагнул во двор, покрытый с ног до головы серой пылью, с потухшими глазами, на него было страшно смотреть. Он выглядел, как ангел смерти, вместе с грохотом и огнем вышедший из ада за новыми жертвами. Все невольно попятились. Хуже всех чувствовал себя Али, единственный оставшийся в живых из людей Вахри. Несмотря на данные обещания сохранить ему жизнь, он, став свидетелем расправы над главарем, ждал не менее страшной участи и для себя.
52 
