Особенно,... 
17 
Мостовой открыл уже рот, чтобы сообщить об убийстве, но сверху по лестнице спускались администратор и Куракин, одетый в куртку и шапку. Знать, кому бы то ни было, кроме директора, о трупе и убийце, находившемся сейчас на базе, не следовало.
– Я перезвоню, – быстро проговорил в трубку Мостовой и положил ее на рычаги.
– Ребята, – вежливо защебетала девушка-администратор и показала рукой в сторону второго коридора, который вел в противоположную сторону от мест веселья отдыхающих, – идемте, я покажу ваш номер.
– Располагайтесь, как у себя дома, – без улыбки вставил директор. – Там две комнаты, так что и вашему врачу будет удобно. На кухню я сообщу, трехразовым питанием вас обеспечим. Отдыхайте.
– Сергей Николаевич, – Мостовой приблизился к директору вплотную, обойдя администратора. – Мне нужно с вами поговорить еще об одной очень важной вещи.
Администратор замерла с вежливой выжидающей улыбкой, а Куракин удивленно и как-то устало посмотрел на спасателя.
– Это срочно?
– Да, – кивнул Мостовой. – Вы куда-то шли? Я провожу вас пару шагов и изложу по пути суть дела.
«Очень даже хорошо, – подумал Борис, – что директор собрался выходить на улицу. Лучше не только рассказать, но и показать. Так он быстрее оценит ситуацию. Не при администраторе же об этом говорить». Спасатель шагнул в сторону выхода на улицу и, обернувшись, выжидательно посмотрел на Куракина. Директор поморщился и двинулся следом. Наверняка ему не очень нравилась бесцеремонность спасателей. Хотя они и выручили из беды его клиентов, но что-то уж много с ними хлопот. Обвал обвалом, но какие еще вопросы могут быть? Спать он их уложит, накормит. Отдыхай на халяву!
На улице было тихо, дул ветерок и ничто не напоминало об обильном снегопаде, который обрушился днем на горы. Луна выглядывала и пряталась среди лохматых клочьев облаков, ползущих по темному небу. Ощутимо подмораживало. Ночью температура должна была значительно опуститься, и Мостовой сразу же подумал о серпантине, который станет очень скользким.
Подвыпившая компания, вывернувшая из-за угла, направилась в бар или бильярдную. Увидев директора, группа отдыхающих разразилась бурным восторгом и приветственными возгласами. Куракин вежливо покивал, приветственно помахал рукой и тут же потащил Мостового в сторону. Борис ухмыльнулся, он понял, что директор не настроен на общение со своими разгулявшимися клиентами.
– Ну, что вы еще хотели мне сказать? – нетерпеливо спросил Куракин.
– Не столько сказать, сколько показать, Сергей Николаевич, – ответил спасатель, постаравшись, чтобы голос его звучал внушительно и убедительно. – Загляните, пожалуйста, к нам в машину.
– Вы что, парашют диверсанта нашли? – недовольно спросил Куракин. – Или бивень мамонта?
– Все гораздо хуже, Сергей Николаевич, – покачал головой спасатель и двинулся в сторону своей «Газели».
Куракин неохотно и с чувством собственного достоинства, которое очень бесило Мостового, двинулся следом в сторону «Газели». Чистяков и Синицкая, топтавшиеся около машины, замерли и примолкли при приближении Бориса с директором базы.
Игорь молча докурил сигарету, а затем откатил в сторону дверку заднего отсека машины. Борис, при всей своей казавшейся грузности, ловко вскочил внутрь и сел на боковое сиденье, приглашая взглядом Куракина последовать за ним. Увидев, что директор не собирается забираться в машину, Боря протянул руку к черному пластиковому мешку, застегнутому на «молнию», который лежал на полу машины. Только теперь Сергей Николаевич осознал, что это мешок, в который обычно упаковывают трупы. И, раз спасатели потащили его к машине и не стали говорить о покойнике при посторонних, значит, все очень и очень серьезно. В темноте хорошо было видно, что директор побледнел. Он не стал больше ничего говорить, а быстро вскочил на подножку и взобрался в салон «Газели». Ольга поднялась следом, а Чистяков, закрыв за ними дверь, остался снаружи и полез в карман за новой сигаретой. «Пусть они сами рассказывают, а я покараулю снаружи», – решил он.
«Молния» скользнула вниз, края мешка разошлись, и Куракин увидел тело мужчины лет сорока, невысокого, плотного телосложения. Из-под коричневой старенькой дубленки выглядывал свитер домашней вязки. Лицо убитого уже расправилось. Гримаса боли и страдания, которая была на нем два часа назад, разгладилась. Появилось выражение спокойствия и умиротворенности.
17 
