64 
– …Так что, когда отец второй раз женился, мне дома совсем житья не стало, – продолжала девушка свой рассказ. Заняться в долгом перелете было особенно нечем, и на вопрос Колымы, почему она жила с дядей, а не с родителями и почему на похоронах Свана, кроме нее, не было никаких других его родственников, девушка ответила подробно. По сути дела, она просто рассказывала Колыме историю своей жизни. – Мачеха меня не любила – ну знаете, прямо как в сказке про Золушку получается. Только в жизни все проще – бить она меня, конечно, не била и куском хлеба не попрекала, но относилась как к чужой и отца стала против меня настраивать. Получалось это у нее неплохо. Она меня старше-то была лет на пять и относилась не как к дочери, а как к сопернице. Я тогда еще совсем девчонка была – пятнадцать лет только исполнилось, и мне было очень плохо, – глаза девушки потемнели, видимо, вспоминать это время ей было неприятно.
– И тогда тебе Сван помог? – спросил Колыма.
– Нет, не тогда. Тогда я о дяде Вахтанге даже не знала, представляете?
– Как это?
– А вот так. Ни отец, ни его сестра, ни дед с бабкой мне никогда не говорили о том, что у меня дядя есть.
– Почему? – Колыма был искренне удивлен. – Прямо как в сериале получается!
– Совсем не как в сериале, – покачала головой девушка. – Просто они все от дяди Вахтанга отказались, когда он первый раз в тюрьму попал. Перестали его за родственника считать, все фотографии повыбрасывали и никогда о нем не упоминали в разговорах. Понимаете, Коля, наши предки были довольно знатными людьми в Сванетии…
– Где? – переспросил Колыма.
– В Сванетии. Это район Грузии, кстати, у дяди и прозвище – от этого названия. Так вот, они были довольно знатными людьми, ну вроде как ваши дворяне. Даже после революции остались очень уважаемыми – прадед был профессором, а дед генералом. И они все считали, что дядя Вахтанг – позор для нашей семьи. Поэтому и отказались от него.
Колыма с удивлением покачал головой. Да, как только не бывает в мире. У них, на Колыме, судимость есть у каждого пятого, а если только по взрослым мужикам смотреть, то, наверное, у каждого третьего. И от попавших за колючку никто не отказывается.
– А как же ты про него узнала? Или Сван сам тебя нашел? – спросил Колыма.
– Нет. Это моей мачехе спасибо сказать надо. Я где-то год прожила с ней и с отцом, а потом как раз время пришло школу заканчивать и поступать куда-нибудь. И тут выяснилось, что отец мне ничем помочь не может. Я знаю, это она его так настроила. Мы с мачехой стали ссориться еще чаще, чуть ли не каждый день, а отец постоянно ее сторону принимал. Как-то она меня совсем до ручки довела, и я ей сказала… Ну, то есть не сказала, а прокричала скорее сквозь слезы, что, если бы хоть какая-нибудь каморка у меня была, хоть конура собачья, я бы туда ушла, лишь бы с ней не жить. А она сама тоже только этого и хотела – чтобы я из дома ушла. И сказала мне – мол, ну и иди тогда жить к этому уголовнику, от которого вся семья отказалась. Я спросила, о ком это она, а она и объяснила.
– А сама-то твоя мачеха откуда про Свана знала?
– Ну, у нее-то с моим отцом отношения другие были, наверное, он ей и рассказал. В общем, как я узнала про дядю Вахтанга, тут же стала его искать. Это уже не очень трудно было, да и отец не особенно возражал, к тому времени я и ему надоела. Через два дня я уже узнала дядин адрес. Еще день колебалась, все-таки я совершенно не знала, что это за человек, как он ко мне отнесется. Но дома совсем невозможно жить стало, и я решилась. Пришла к дяде и рассказала, кто я.
– А он? – заинтересованно спросил Колыма.
София улыбнулась.
– Он очень обрадовался. Понимаешь, в Грузии считается ужасным позором, если от тебя семья откажется, если человек без родни. И дядя был очень рад, что хоть кто-то из родственников его нашел и от него не отказывается. Он мне сразу помог – поселил в своем доме, помог поступить в наш университет на медицинский факультет, покупал вещи, денег давал. И вообще – относился как к родной, а мне тогда, кроме этого, ничего и не надо было, наверное. Ну и я ему тем же отвечала.
– И давно это было?
– Семь лет назад.
София снова очень тепло улыбнулась, а Колыма про себя поразился ее выдержке. Выходит, Сван был единственным по-настоящему близким ей человеком, единственным родственником, а она со времени его смерти ни слезинки не пролила. Хотя, может быть, она просто не показывает своего горя на людях… Что ж, тогда это делает ей честь. Колыма сам не привык проявлять эмоции и с уважением относился к тем, кто поступал так же. А уж для женщины подобное качество было и вовсе большой редкостью.
64 
