Последние отзывы

  72  

В четырех километрах от села джип с Инной, Фокиным, Свиридовым и их невольными спутниками едва не наткнулся на указатель, красноречиво гласивший: «Монастырский ад».

– Нарочно не придумаешь, – прокомментировал отец Велимир, которому по сану полагалось быть знатоком адских бездн и райских кущ. – Да еще вишневый монастырский ад.

Мрачный охранник, вышедший из кирпичной будки в пятидесяти метрах от указателя, пропустил их через свежевыкрашенный шлагбаум, не сказав ни слова.

От вывески «Монастырский ад» до ворот монастыря оказалось всего два километра через непрерывные густые вишневые сады. В отличие от предыдущих четырех километров, дорога здесь была асфальтированная, и потому эти километры в пронизанном тонкими ароматами свежей листвы и недавно сошедшего цвета воздухе «Опель-Фронтера» пролетел едва ли не за минуту.

Показались стены монастыря. Фокин выскочил из машины и начал стучать в железные ворота, а Свиридов несколько раз посигналил автомобильным гудком. Услышав звуки сигнала, Инна задумалась и помрачнела, потом опустила тонированное стекло и выглянула наружу.

– У меня такое ощущение, словно я тут уже была, – пробормотала она, покосившись на неподвижно сидящего Свиридова. – Как же так?

В воротах отворилась встроенная в них маленькая, чуть больше полутора метров, дверь, и выглянувшая наружу женщина лет тридцати пяти, в сером монашеском одеянии, чинно произнесла:

– Доброе утро. Божье благословение да пребудет на вас. Что вам нужно?

– Дело в том, – проговорил Фокин, – дело в том… я сам священник, настоятель храма, и я подумал, что возможно обратиться в обитель людям, которые нуждаются в помощи.

– Вы? – Монахиня пристально всмотрелась в широкое лицо отца Велимира, изукрашенное царапинами и ссадинами, с густо намалеванными дезинфицирующими средствами на них.

– Нет, не я, – сказал Фокин, – четверо молодых людей. Трое из них без сознания, а один уже с концами… то есть я хотел сказать, что он умер.

– Господи! – Та всплеснула руками и еще раз пристально посмотрела сначала на Фокина, а потом на выглядывающую из машины Инну с блуждающим мутным взглядом. Причем последней она уделила наибольшее внимание. – Одну минуту, подождите, – наконец сказала она и исчезла, тщательно прикрыв за собой дверь.

– Вот тебе и хваленые монастырские добродетели, – проворчал Свиридов, стукнув ладонью по рулю. – Чтоб их, святош…

– Не богохульствуй, сын мой, – назидательно проговорил Фокин и важно посмотрел на снова заснувшую Инну, – ибо сказано: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.

– Все это верно, – задумчиво сказал Свиридов, – но только, как бы это тебе помягче сказать, Афоня… в общем, последний раз ты цитировал вот это самое место из Нагорной проповеди, когда просил бармена на «Куйбышеве» налить тебе в кредит водки, потому что ты никак не мог вспомнить, куда ты сунул свой неприкосновенный денежный запас.

Фокин оскорбленно фыркнул и пнул колесо джипа.

В эту минуту дверь в воротах отворилась, и женщина в монашеской одежде сказала, что сейчас откроют ворота и они могут проехать на территорию монастыря.

– Может, не н-надо туда… внутрь? – вдруг робко пробормотала Инна.

– Почему?

– Я не… н-не знаю. Мне… почему-то кажется… м-м… что я здесь уже была.

– Понятно, – сказал Влад. – У меня тоже случается, что кажется, будто что-то уже было и что я в этом месте уже бывал. Помню, такое ощущение у меня было в Китае, когда я ходил на экскурсию смотреть мумию Мао Цзэдуна. Ощущение уже когда-то виденного, называется вся эта мудреная психология «дежа вю».

– Что же касается того, чтобы не заезжать внутрь, то лично я против, – заявил Фокин. – Я не думаю, что монахини согласятся таскать на себе откормленные туши наших пассажиров. Особенно того, которому я в торец прислал, типа вырубил… Пельменем его Маметкул погонял. Ты-то своего не мудрствуя лукаво замочил…

– Ну! – с наигранной брезгливостью воскликнул Свиридов. – Ты выражаешься, как уголовник, Афанасий. Какой, знаешь ли, mauvais ton! [1 – Mauvais ton (фр.) – дурной тон.]

Несколько протрезвев, Инна неотрывно и с затаенным изумлением смотрела на двух друзей, которые так весело и цинично говорили о жизни и смерти людей. Причем смерти, к которой были причастны они сами. И ей впервые пришел в голову вопрос: а кто они, эти двое, которые с такой легкостью расправились с мощными и хорошо обученными – одним словом, отнюдь не мальчиками для битья – амбалами Игоря Маметкулова?

  72