62 
Влад, напротив, имел какой-то зеленовато-пепельный оттенок, к тому же его ноздри все время вздрагивали, а губы кривились, как у больного тиком.
– А я сегодня должна была отдать за тебя пятнадцать тысяч баксов, – сказала Наташа, садясь напротив Свиридова. – Квартира-то уже ушла бабушкина.
– Квартира ушла, а я пришел, – сказал Владимир. – Погоди, сейчас. Че-то меня…
Он схватился рукой за горло и побежал в туалет. Вскоре оттуда послышались характерные звуки: страдальца с редкой жестокостью рвало в унитаз.
– Чего это он? – пробормотал Буркин. – Вроде как не пил… Только я один…
– Да ему и пить не надо, – сказала Наташа. – У него же сотрясение мозга. В больницу бы ему… Да нельзя в больницу-то.
– Уезжать надо, – почему-то оглянувшись, проговорил Буркин. – Перекантоваться где-нибудь пару деньков, а потом уезжать. Домой. Ты как раз эту квартиру продашь…
– Я… продам? – пробормотала Наташа. – Да меня тут выпотрошат быстрее!
Она замолчала, а Михал Иваныч вытащил из холодильника бутылку джин-тоника и начал поглощать его кошмарными, по пол-литра каждый, глотками.
Через пять минут вернулся Свиридов, сменивший окрас лица с зеленовато-серого на белый. Только губы почему-то стали неожиданно яркими, в полном контрасте с мутными, невидящими глазами.
– Хреново мне что-то, – процедил он и обрушился на табуретку. – И деваться некуда. Тут оставаться нельзя. Запалят. Друзья… Кончились все мои друзья, как и не начинались. А Фокин, наверно, валяется уже где-нибудь в канаве с простреленной головой. Дай-ка я его наберу.
Свиридов привычно набил на клавишах телефона номер Афанасия. Никто не снимал трубку. Мобильный тоже не отвечал.
Влад побледнел.
– Он же лоханулся тогда, на вилле Горина, а тот вряд ли простит… Да, кстати, Наташка, – Владимир повернулся к жене, – Липский сказал мне, кто стоит за этим самым Красновым.
– Наверно, сам Липский, – тихо сказала она.
– Если бы только он. – Свиридов провел ладонью по лицу, словно хотел, как пот, смахнуть с него полотняную бледность. – Есть еще некто Горин Валентин Адамыч, твой несостоявшийся благодетель!
Наташа шевельнула губами и подняла на Свиридова расширенные глаза:
– Горин? Вот этот, с которым… Ну, конечно! Я так и думала. Наверно, если бы я сама не захотела выйти на него, Ленка меня к этому подтолкнула бы. А так я сама, дура, все себе устроила… Только все равно… Все равно я ничего не понимаю. За что?
– Зато я, кажется, начинаю догадываться, – сказал Влад. – Ты думай, Наташка, думай. Мне пока что нечем думать, а у Иваныча никого в городе знакомых нет. Неужели у тебя, Наташка, нет надежного друга, которому можно довериться? Мои-то все из конторы Липского. Вот только один Афанасий… Не знаю, что и думать.
– Я тоже не знаю…
– Ну там, подруги, друзья, школьные, институтские.
– Мою институтскую подругу убили, сам знаешь, – сказала Наташа. – Да и не подруга она мне была. А больше вряд ли кого можно обременить таким… Ведь это жизнью рисковать надо, чтобы дать нам берлогу, в которую можно завалиться и переждать.
Свиридов осторожно взялся за голову.
Наташа шевелила губами, перечисляя своих друзей, а потом сказала:
– Да… есть! Только ты, Влад, ничего не говори. Не время и не место.
Свиридов медленно поднял глаза и хрипло выговорил:
– Да понял я. Любовнику звонить собираешься?
– Больше некому.
– Это тому самому Ле-лику?
– Да, ему. У него мать уехала на две недели. Значит, вернется через два-три дня. Он нас примет. То есть я надеюсь, что примет.
– Так звони! – бросил Свиридов.
Ему было дурно.
Гудки уходили в пустоту один за другим, а трубку никто не брал. Господи, как молниеносно Лелик хватал эту самую трубку, стоило Наташе позвонить по совершенно малозначимому, пустяковому поводу! А тут – как нарочно.
Она глубоко вздохнула, и на самом на выдохе трубку наконец взяли. Высокий голос Лелика выговорил:
– Я слушаю.
– Привет, Леня, это я, – сказала Свиридова.
– Наташа? Да, я слушаю, Наташа. Рад… рад тебя слышать. Ну говори, что ты замолчала.
– Мне нужна твоя помощь, Леня. Поможешь?
– Конечно, о чем речь.
– Только ты еще не выслушал, как именно ты можешь помочь. Только не ужасайся. Постарайся спокойно… Тут неприятности не типа украденного портфеля с чертежами и матушки, переевшей горохового супа.
Лелик издал какой-то звук, напоминающий раздавленное кваканье престарелой лягушки, после чего выдавил:
62 
