.
Очередная сказка о Золушке 
22 
- Вы будете пить коньяк в такую жару? - полюбопытствовал сосед.
- Почему нет? – толстяк достал из пакета пакет поменьше и встал. – Извините, я на минутку.
Сосед с Феей переглянулись.
Через несколько минут толстяк вернулся, одетый в широкую футболку и полосатые шелковые штаны от пижамы. Он широко улыбался, благоухал одеколоном и ощущал свободу от тесных жарких туфлей в растоптанных домашних тапочках. Повесив вешалку с костюмом на крючок, он потер руки в предвкушении.
- Ну, давайте за знакомство? - он свернул пробку и разлил янтарную жидкость в три маленькие походные рюмочки.
- Жарко, - констатировал факт сосед.
- А вы выпейте, и полегчает, - толстый протянул ему рюмку. – Я всегда так делаю. По моей теории, если снаружи сорок градусов, то нужно уравнять разницу в температурах внутри организма и снаружи его. Баланс! – Он многозначительно поднял палец.
Фея хмыкнула и взяла рюмку со стола.
Выпили. Поморщились. Закусили нарезанным лимоном. Толстяк разлил по второй.
- Вдогон? – он поднял свою рюмку. – Баланс уже близок.
Выпили не морщась. Закусили опять же лимончиком.
- Провожающие, просьба покинуть вагон, - из прохода донесся зычный глас проводника. Лохматая голова в фуражке набекрень всунулась в купе, шумно втянула в себя воздух. – Выпиваем?
- А что, нельзя? – толстяк добродушно потянул проводника двумя пальцами за лацкан пиджака. Тот, влекомый инерцией, присел на полку рядом. Толстый налил рюмку до краев и протянул проводнику. – А скажи нам, любезный, во сколько мы будем в Праге?
Проводник крякнул, выпив, но закусывать не стал. Аккуратно поставил рюмку на столик. Внимательно посмотрел на толстяка.
- А почему вы меня об этом спрашиваете? – протянул он.
- Ну, ты же проводник, - толстяк оглядел собравшихся, подмигнув Фее.
- Да, проводник, - он потянулся к бутылке.
- Ну, так что же? – толстый налил ему еще.
- А ничего, - проводник выпив, вытер рот рукавом. – А в Праге мы не будем никогда. Хотя, кто знает?
- Эт-то еще почему? – толстяк забрал у него пустую рюмку.
- Да потому, что поезд наш идет до Варшавы, - проводник пьяно улыбнулся. – А там еще верст пятьсот надо чем-то ехать.
- Как до Варшавы? – толстый зашарил по карманам пижамных брюк, но ничего не нашел из-за отсутствия карманов.
- А вам куда надо, в Прагу? – участливо склонился сосед, сняв очки.
- Угу, - пробурчал толстяк, вытолкнув проводника в коридор. – Так это поезд Москва-Варшава?
- Варшава, Варшава, - обрадовано закивал вытолкнутый.
- А Пражский где?
- Пражский на третьем пути, - зачем-то рукой показал проводник и добавил. – Любезный.
Через мгновение сосед с Феей наблюдали в окно, как толстяк, катя одной рукой чемодан, другой пытаясь удержать на весу вешалку с костюмом и пакет с наскоро сброшенными в него продуктами и недопитой бутылкой коньяка, несся по перрону в сторону третьего пути. За ним, зигзагообразно, придерживая фуражку на лохматой голове, бежал проводник с криком: «Вешалку верни, гад!»
- Баланс, однако, - вздохнул сосед, заглянув Фее в глаза…
Она сосредоточенно следила за тем, как помазок заставляет мыльную воду в миске бегать за собой по кругу, как будто от этого однообразного движения могло что-либо измениться вокруг, хоть что-нибудь. Встряхнув седыми кудрями, вырвав помазок из мыльного плена, она провела им по впалым щекам и подбородку мужа. Получилось смешно, как у Деда Мороза. Только, почему-то, он лежал на столе в черном костюме, вместо положенной красной шубы. И еще, глаза его были закрыты. Она отложила помазок на белую скатерть, оставив на ней темные разводы, и взялась за бритву…
Весной, когда природа кричала о том, что два ищущих сердца, наконец-то встретились, они смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, боясь моргнуть из-за ощущения нереальности происходящего. Вечерами они вместе принимали ванну. Она намыливала его, он – ее. Нежные поглаживания сменялись стонами, стоны – криками, крики – рычанием.
Лето сменилось осенью, деревья сбросили одежды. Она уже бегло общалась с ним на языке жестов, пытаясь с помощью пальцев передать неземную красоту концерта «A-moll» Вивальди для скрипки с оркестром.
Холодным зимним утром он не проснулся. Не гремел, как всегда по утрам, на кухне эмалированным чайником, не стучал ложкой о края чашки, размешивая сахар. Просто лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. По потолку полз паук. Наверное, он выбрался из темного угла в поисках лучшей доли. Она лежала, глядя в потолок, сжимая холодную ладонь мужа в своей, пытаясь согреть, отдать ему все тепло своего тела.
22 
