Проповедник, который никогда не видел Бога

Прекрасным летним днем в Александровском парке трудились молодые проповедники. Они расположились на склоне холма, уводящего наверх, к памятнику «Стерегущему». Памятник изображает двух матросов, которые открыли кингстоны и затопили свой родной корабль «Стерегущий», предпочитая смерть — позорному плену.

Когда-то из бронзовых кингстонов действительно текла вода: изначально памятник представлял собой фонтан; но вода в Петербурге — стихия опасная, и «Стерегущий» начал разрушаться. Поэтому фонтан был ликвидирован, остался только крохотный сухой пруд, выложенный красивым «диким» булыжником.

Тем не менее некая зловещесть в «Стерегущем» сохранилась. Он как будто вечно погружен под воду, и не существует такого времени суток, когда памятник был бы залит солнцем. Когда бы ни подбираться к нему с фотоаппаратом, всегда матросы будут тонуть в вечных сумерках. Так и надлежит воспринимать это — как сумерки подводной гибели.

«Стерегущий» в парке — место пограничное. То, что осталось от героического корабля, и доныне стережет — мирный, ленивый покой, разлитый по Александровскому парку. Пивные завсегдатаи относятся к нему с почтением и никогда не устраиваются с бутылкой возле самого памятника.

Другое дело — зеленый склон холма, обращенный к деревьям. Как-то само собой отменилось требование не ходить по газонам. Трава новой эпохи оказалась куда более прочной, нежели была при коммунистах: орды любителей посидеть и полежать поближе к природе, среди кустов и древесных стволов, не сумели ей повредить.

В то лето в парк зачастили проповедники, но особенное воспоминание оставила компания, состоявшая из двух молодых людей и трех девушек. Они подошли к делу основательно и даже заглушили караоке, доносившееся из кафе «Грот». Можно было с интересом наблюдать за тем, как они раскладывают свои приспособления: динамики, огромный аккумулятор, шнуры. Чувствовалось, что приготовлено нечто совершенно особенное, предназначенное сдвинуть с мертвой точки здешние упорствующие души.

Желающих внять проповеди собралось некоторое количество — большую их часть, впрочем, составили те, кто попросту не двинулся с изначально облюбованного места. Как тюлени на морском берегу, возлежали и отчасти сидели самые разные люди, и объединяла их только летняя расслабленность, усугубляемая близостью влажной, горячей от солнца травы.

Здесь были и молодые родители с ползающим на четвереньках чадом, и несколько практически бездомных, чумазых господчиков, культурно отдыхающих вокруг пакета с дешевым вином, и пяток одиноких, задумчивых девушек с книгами и тетрадками, а также две клубящиеся стайки молодых людей обоего пола. Ну и разные прохожие — как пишет поэт, «совсем как я или ты».

Вот перед ними-то и разворачивалось действо. Поначалу стоило не столько слушать, сколько смотреть на лица проповедников, гладкие и улыбающиеся, как у куклы Барби. Первыми заподозрили в них близость к целлулоиду бомжеватые личности: они сблизились головами над винным пакетом и, после мимолетного ознакомления с новым зрелищем, которое предлагал им парк, вернулись к прерванному было разговору.

Стайки молодых людей, напротив, обрадовались. Они привыкли к тому, что их постоянно развлекают, и, оставшись на несколько часов без радио и телевизора, вдруг слегка заскучали.

Молодые родители сказали: «Почему бы и нет?» Им было лень перетаскивать куда-то в другое место ползающее чадо, одеяло и разбросанные повсюду игрушки.

Одинокие девицы поначалу досадливо поморщились, но затем отложили книги и восприняли новшество в своем окружении как некий материал для осмысления.

Микрофон испустил несколько дьявольских воплей, как бы отчаянно, в последний миг перед погибелью, призывая ко всеобщему вниманию. Казалось, что началась прямая трансляция из ада. Она, впрочем, тотчас оборвалась, и молодой человек в легком, недурно пошитом пиджаке, заговорил с широкой улыбкой:

  99