– Пей кофе, и головокружение пройдет, – рассмеялся он, показывая безупречно-белые зубы.
Больше о фабрике мы не говорили. Отвлеклись на другие темы, не менее интересные. По крайней мере, для меня. Рауль, обходя острые углы – упоминания о своей девушке Ракель, рассказал о себе: о том, что родился в Санроке, но уже сколько-то лет живет в соседнем поселке: съехал от родителей и снял жилье. Что он хотел бы купить собственную квартиру и уже подумывал об этом, но грянул кризис, возникли сложности с получением ипотеки. Хотя работа у Рауля считается тут довольно престижной – он работал медбратом в государственном госпитале и как госслужащий обладал многими преимуществами по сравнению со служащими коммерческих структур. Для меня признание Рауля в том, что он – медик, прозвучало несколько неожиданно. Я так сжилась с образом Рауля-музыканта, что представить его без гитары – в медицинской форме, ставящим капельницу какой-нибудь старушке, – было несколько странно.
– Сейчас я в отпуске – весь август. А музыка для меня – хобби, которое, конечно, хотелось бы превратить в профессию, но это все мечты, мечты…
– Кстати, о твоей песне! Ты сказал, что знаешь, как она попала ко мне.
– Да. Ребята из группы рассказали. Это отчасти их вина. Правда, они уверяли меня, что сделали это с моего согласия. Но, если честно, что-то мне не припоминается. В общем, после нашего предпоследнего выступления в клубе подошел один человек, иностранец, представился владельцем какого-то там радио и попросил песню для ротации.
– Шито белыми нитками.
– Но, однако же, на наших ребят это произвело впечатление: человеку сделали диск с копией просимой песни и – вуаля! Дальше ты знаешь.
Разговор прервало громкое пение. Вздрогнув от неожиданности, я резко оглянулась и увидела остановившегося в метре от нашего столика старика Пако. Развернувшись к проезжей части лицом, дед что-то высоко голосил, пронзительно. Его песня, увы, была неразборчивой, но старика это не смущало. Неартистично, будто плети, свесив обе руки по бокам, Пако компенсировал отсутствие жестов энергичными встряхиваниями головой – каждый раз перед тем, как взять высокую ноту. Одет старичок был в растянутую, хоть и чистую майку, выпущенную поверх наглаженных костюмных брюк, а на ногах красовались кроссовки. Где он нашел себе такого оригинального стилиста?
– О, это наш Пако! Знакома с ним?
– Уже довелось встречаться, – сказала я, пряча улыбку за поднесенной к губам чашкой с кофе. – Хорошо поет! Возьми его к себе в группу. Хотя бы в качестве бэк-вокалиста.
– Боюсь, такой голосистый бэк-вокалист забьет основной вокал, – рассмеялся Рауль. – Но я подумаю над твоим предложением. С Пако группа наконец-то получит желаемую популярность. Его в поселке любят и уважают, угощают кофе и бутербродами. Он безобидный, хоть и немного не в себе. Старость!
– Сколько ему лет?
– Да много! Даже предположить страшно. Знаю, что он работал на фабрике еще в довоенные времена. Начал свой трудовой путь мальчишкой. То ли тринадцати, то ли четырнадцати лет.
– Выходит, он мог знать Ану Марию?
– И не только знать, – подмигнул Рауль. – По слухам, даже в нее влюбился. Правда, девушка была старше него и уже замужем. Так что первая любовь Пако прошла без взаимности.
– Как жаль! Симпатичный старичок! Думаю, и мальчишкой он был не менее забавным.
– А я, наоборот, представляю его застенчивым и серьезным парнем.
Пока мы делали предложения, Пако закончил выступление, поклонился проезжающим машинам и, повернувшись к нам, вдруг вытянул трясущуюся руку в мою сторону и закричал:
– Анна! Берегись, Анна, он сговорился с черным человеком! Я видел! Уходи, Анна! Иди к мужу и никогда не приходи сюда. Фабрика – не для таких нежных девочек, как ты.
И, резко замолчав, повернулся и зашаркал прочь. Если сказать, что от его слов мне стало не по себе, – значит ничего не сказать. Пако говорил про черного человека – что он имел в виду? В свете своей паранойи и ночных кошмаров мне показалось, что он имел в виду существо из моих видений. И Анной меня назвал…
– Испугалась? – блеснул улыбкой Рауль и, протянув руку, коснулся моих пальцев. В место соприкосновения будто воткнулись тысячи мелких иголочек – не больно, но сладко.
– Если честно, да. Откуда он знает, как меня зовут?