19. Добыча с применением хитрости или силы

На всякий случай применяю Хитрость, потом применяю Силу, а потом еще раз Хитрость напоследок. Хватаю Добычу, выскакиваю на лестничную клетку, запираю дверь, наваливаюсь на нее спиной. Надо же мне отдышаться.

Добыча нетерпеливо тянет меня за рукав. Добыча — это, оказывается, и есть Искомый Персонаж. Он, откровенно говоря, не вызывает у меня теплых чувств. Он даже чувств комнатной температуры у меня не вызывает. На фига было его добывать, кто бы мне объяснил?..

— Идем, — канючит он. — Идем скорее. А то ведь еще погоня будет…

Ах, ну да. Погоня. Как же я забыл?

20. Погоня, преследование в форме полета

Спускаемся по лестнице (Искомый Персонаж хотел было шмыгнуть в лифт, но тут уж я настоял на своем), чавкаем ботинками по картону, выходим на улицу, в метель. Благодарного Помощника уже нет, зато таксист на месте. Курит, ждет. И это первая хорошая новость за весь вечер. Не потому, что я боюсь Погони — подумаешь, Погоня! — просто в салоне его желтой «шестерки» почти тепло.

Только это меня сейчас, откровенно говоря, и волнует по-настоящему: температурные условия Погони, о которых в сказке, между прочим, ни слова не сказано.

Преследование меж тем идет своим чередом. В Форме Полета, как и было обещано. Антагонист мой прекрасен на фоне звездно-облачного киселя. Мне, в общем, даже хочется, чтобы он нас догнал. Он мне симпатичен. Мы с ним в одной лодке: друг без друга мы ничего не стоим; кому мы нужны — по отдельности-то?

Но фиг он нас догонит, пусть даже и в Форме Полета.

Не положено.

21. Вновь трижды то же испытание, реакция героя на этот раз положительная

Испытатель предоставляет себя в распоряжение героя, осуществляя этим спасение от погони

Таксист поворачивает к нам свой прокуренный лик, и я с досадой узнаю в нем давешнего Испытателя. Здравствуй, жопа, новый год! Приехали, называется…

Вновь трижды свершается Испытание; я уже почти ничего не соображаю: что за Испытание такое? Неужели то же, что уже было прежде? Но ведь прежде никакого Испытания толком и не было… Или все-таки было?

Ничего не понимаю, словом.

Зато реакция моя на этот раз положительная. Не могу сказать, в чем это выражается. Просто вот — положительная реакция. Словно бы анализы сдал в венерологическом диспансере. Испытатель предоставляет себя в мое распоряжение, осуществляет этим спасение от Погони, как и было предсказано.

Спасшись от Погони, я возвращаюсь наконец домой и обрушиваюсь на диван. Искомый Персонаж идет на кухню и ставит чайник.

— А что, хлеба ты не купил? — ворчит он, грохоча дверцами моих кухонных тайников. — Надо было по дороге…

Господи, неужели он собирается тут жить? Вместе со мной, в однокомнатной хрущевке? И это у них называется «счастливый конец»?!

По-моему, херня какая-то получилась.

Но они говорят: сказка.

Сказочники, блин.

Ублюдки.

Ненавижу.

Елена Хаецкая

ИЗ ПОВЕСТИ «ГУЛЯКИ СТАРЫХ ВРЕМЕН»

Рассказ о Горьком Гансе

Горький Ганс — под таким именем вошел в местные предания этот знаменитый выпивоха былых времен — жил приблизительно за сто лет до описываемой достопамятной беседы. Был это тогда совсем молодой человек, мало чем примечательный — разве что волосами цвета свежеоструганной морковки; трудился он — не слишком, впрочем, усердно — на огороде своей матушки, пока та не умерла и не оставила бедного Ганса совершенно без призора.

Здесь требуется заметить, что восемнадцатилетние молодые люди, даже и с морковными волосами, недолго бывают без женского пригляда. Ганс, разумеется, не стал исключением из этого правила. Огород его очень быстро зарос замечательнейшим бурьяном — как раз кстати, чтобы целоваться с одной застенчивой девицей по имени Дагмар.

Об этой Дагмар старые люди помнили, что она была крепкая, как яблоко, и такая же румяная; косы у нее были толстые и жесткие, так и топорщились на голове, завязанные лентами с модными тогда бархатными фигурками кошек и мышек. Фигурки свисали с кос на ниточках и вели в волосах Дагмар бесконечную охоту.

Избранница Ганса совершенно ему подходила, поскольку, кроме привлекательной наружности, обладала полезной для счастливого брака особенностью: нравом она совершенно была подобна будущему супругу, то есть склонялась более всего к лени, мечтательности и тягучим беседам ни о чем. Ясным летним деньком, когда чуть за полдень и по небу начинают неспешно перемещаться облачка, — вот тут самое время, улегшись среди распаренных бурьянов и глядя в небо, гадать, какие фигуры этими облаками представляются. И всякий раз, когда Ганс и Дагмар думали об облаках одинаково, их охватывало ни с чем не сравнимое блаженство, и они тут же, не сходя с места, целовались.

  25