Особенно,... 
144 
– Ты рад, что возвращаешься в Саврию? – спросила девушка, посчитав, что первое предположение более правдоподобное.
– Не знаю, – честно ответил белокосый. – Никогда не понимал этого идиотского стремления издохнуть на родине.
– Что ты, не говори так! – испугалась Рыска.
– А ты желаешь упокоиться исключительно в ринтарской землице? – Альк повернулся к девушке, прищурился, будто переводя на нее прицел заряженного ехидством арбалета. – Хотя правильнее было бы бросить тебя в Рыбку…
– Я про то, что ты помирать собрался!
– Все мы когда-нибудь умрем, – равнодушно пожал плечами саврянин. – А некоторые даже в муках.
– Но ведь не прямо сейчас!
– Откуда ты знаешь?
Рыска испуганно закрутила головой по сторонам, пытаясь понять, откуда подкрадывается беда.
– Перестань! Если говорить о смерти, то можно ее накликать.
– Какая жалость, что нельзя накликать, скажем, деньги, – саркастически посетовал белокосый.
– Альк, я серьезно! Ты что, уже не надеешься найти Райлеза?!
– Я надеюсь, – саврянин криво усмехнулся, – отвезти письмо до того, как он нас найдет.
* * *
На главной (она же единственная) площади Йожыга было необычайно людно, и народ все прибывал.
– Чего там? Убили кого? – испуганно допытывался пьяненький мужичок, хватая за рукава окружающих.
– Не, – сжалился над ним такой же красноносый и помятый, только пока трезвый. – Пророк в город пришел. Сейчас вещать будет.
– А-а-а, – разочарованно протянул мужичок, но остался поглазеть и послушать.
И без того худой, за недели странствий бывший приболотский молец высох, как посох, на который опирался. Нестриженая борода и нечесаные волосы космами торчали в стороны, ряса обтрепалась в махры, на босых, исцарапанных тернием ногах ярко желтели длинные ногти. Но уверенности в себе и своих речах у него только прибавилось. Еще бы, раньше весчане от него отмахивались, насмехались, заглушая глас Хольги, а теперь толпы народа ходят следом, заглядывают в рот, ловя каждое слово, молят заступиться за них перед Богиней… Поневоле поверишь в свою избранность.
Поблизости тревожно переминались стражники: если бы «пророк» хулил власти или подстрекал к беспорядкам, они давно отволокли бы его в тюрьму. Но молец не разменивался на мирскую суету. Его беспокоили только души, и он так дотошно следовал заповедям Хольги, наизусть цитируя священную книгу, что подкопаться к нему было сложнее, чем к самой Богине. Даже денег, что удивительно, не просил.
– Люди, покайтесь! – взывал пророк с такой глубокой убежденностью, что вера наполняла и чужие сердца. – Близок час расплаты за грехи ваши! Выйдут реки из берегов, дабы смыть с земли скверну, выползут твари ночные из нор и пожрут младенцев в колыбелях, дабы прервался род человеческий… Пока не поздно – одумайтесь! Отриньте дурное! Кто будет добр и бескорыстен, честен и трудолюбив, благочестив и богобоязнен, тот спасется! Злодеи же и предатели, лжецы, лентяи и воры в муках сгинут во мраке, а равнодушных пожрет бездорожье…
В молельне, возможно, это прочувственное воззвание не произвело бы такого впечатления, однако слухи, бежавшие впереди пророка, распахали и щедро унавозили почву для рассеваемых им слов. «А из Подзамка его наместник выставил! – шушукались в толпе. – Небось скрывают правду от народа…» – «И-и-и, это еще что! В Зайцеграде сама Хольга свой лик с висельного помоста явила и такое предсказание сделала, что только держись!» – «А в Голубином Крыле, слыхали? Крысы тамошнего наместника вместе с камзолом сожрали!» – «Тю, дура, эта сплетня давно плесенью поросла! И не в Крыле это было, а в том же Зайцеграде – видать, крепко на него Богиня прогневилась!» – «Да не врите, жив он! Мне сам начальник стражи вчера сказал!» – «Вот и я о том – скрывают правду!» – «Ой, лю-у-уди, а что я вам сейчас расскажу! Мой свояк гонец, он только лучину назад из Подзамка…»
Конечно, были в толпе и те, кто глядел на кликушество пророка как на представление с ряженым. Но делиться правдой с народом не собирались – все равно не поверят.
– Кого я вижу! – раздалось за плечом у путника.
Видеть окликнувший мог только затылок, но семи совместных лет в Пристани было достаточно, чтобы один с легкостью узнал спину, а другой голос.
– Добрый день, Райлез, – не оборачиваясь, безмятежно отозвался наставник. – Чего тебе надо?
Бывший путник, оскорбленный таким пренебрежением, схватил его за плечо, рывком развернул к себе и с вызовом заявил:
144 
